Зеленые светофоры пронзительно едки в белесой мгле ночи. Ночью в городе нет машин и людей. Вода становится заметна, слышна, ее очень много — речки, каналы, Нева... Всё живое, плещется, хотя ветра нет.
А возле воды — заводы.
———
...В цехе горят люминесцентные лампы. Лица людей кажутся бледными от синего света, от серьезности работы.
Транспарант на стойке: «Бригада коммунистического труда Г. Ф. Пушкаря». Токари-станочники. Кажется, они разобщены, каждый наедине со своим требовательным и шумным станком.
Олег Холодов, Володя Рубин, Севочка Лакшин, их бригадир Пушкарь. Они отличаются от тех ребят, которые пританцовывали на плоту гребного клуба, а потом балагурили в вагоне трамвая. Здесь они сосредоточенны, взрослы и даже суровы. Очень велик цех. Громадны и сложны машины. Управляться с этим могут только очень серьезные люди. Мужчины.
К Пушкарю подходит мастер. Как у всех мастеров, у него торчит штангенциркуль из кармашка спецовки.
— С коленчатым валом зашиваемся, — сетует мастер. — Сегодня на летучке прикидывали так и сяк, Кутырскому накрутили хвост. Иван Павлович на нас жмет. Не вытянем — значит месячный план полетит. Нужно будет недельку сверхурочно поработать...
— Вот Кутырский и пусть горбатится. Вы что, не понимаете, у ребят ведь экзамены. Я о себе не говорю.
— Я понимаю. Ты мне не толкуй. Потом отгул все получите. Ну раз такая вышла петрушка... Терентьича и в партком вызывали. Другого выхода нет. Кто еще, кроме вас, сделает? Петьке что ли, Гаврюшину отдавать? Нету выхода, Пушкарь. Пойми меня.
— Пусть ребята решают. Я вам обещать ничего не буду. Как ребята скажут. Только что навряд ли они согласятся...
Перерыв. Перекур. В цеховом красном уголке стучат костяшками по столу. Бригада Пушкаря села за домино.
Паша Францев читает итальянскую газету «Унита». Частенько лазает в итальянско-русский словарь.
— Проехали... — печально сознается Олег Холодов.
— Жил-был у бабушки серенький козлик... — Володя Рубин стукнул костью о стол, — и вся голова в кудряшках... — Он смотрит на Севочку Лакшина.
— Едем, — охотно соглашается Лакшин.
Пушкарь припечатывает последнюю кость, рушит всё трехколенчатое сооружение на столе...
— Придется неделю повкалывать сверхурочно, — сообщает он, как бы к слову пришлось. — С коленчатым валом зашиваются. А? Ну что, еще разок сгоняем? — Пушкарь перемешивает кости круглыми движениями руки. — Ну чего притихли? Митинговать будем — давайте митинговать. В домино играть будем — давайте в домино играть.
