Гребец в одиночке-скифе тоже глядит на самолет.
По пляжу идет к воде розовоплечий и сивогрудый пенсионер в плавках. Он зашел в воду по щиколотку. Остановился. Сунул ладони под мышки. Глядит на самолет.
...В самолете вдоль кресел проходит стюардесса. Она говорит Широкову:
— Вы забыли пристегнуть себя ремнем.
— А мне это не поможет.
— Ничего другого вам предложить не могу. Будьте добры, пристегнитесь.
Стюардесса строга. Кокетство ее исполнено достоинства.
Внизу на Невке парень выгребает против волны. Он хмурится и твердит угрожающие слова:
— Ничего. Он меня еще узнает. Я у него выиграю! Пускай! Пускай. Ничего.
Парню очень ветрено на воде.
Парень подчаливает к бону гребного клуба. Вылез на плот, попрыгал: ноги зашлись.
Боцман спускается к нему. Старый, чуть хромой человек, тельняшка под пиджаком.
— И охота в такую непогодину, — говорит боцман, — на воде болтаться? Лучше бы головой поработал или еще где... Эй, на фо́фане! — кричит старик ребятишкам в лодке. — А ну-ка вертайтесь обратно!
Ребятишки кинули весла, но ответили не вдруг:
— А вам нас всё равно не достать! Сколько хотим — столько катаемся.
Старика будто успокоил такой ответ. Он уже больше не глядит на ребятишек.
— Ты, Паша, керосином лодку протри, — говорит он гребцу-одиночнику.
Паша выдернул из воды одиночку, несет ее на плече к эллингу, ставит на ко́злы.
— Широков-то как опозорился, на всю Европу. — Боцман сокрушенно и презрительно качает головой. — На Европу-то, правда, мне начхать. Вот только на репутации нашего клуба может плохо отразиться. Он ведь вон такой был, как те барсучьи дети на фо́фане, когда к нам в «Метеор» пришел. Я помню, как он гресть начинал учиться. Он бы в лодке и ночевать оставался, до того в нем жадность большая к академической гребле. А теперь вот ведь что вышло...
— Ничего, Василий Ильич, — как-нибудь уж поддержим репутацию. И без Широкова проживем…
———
Гоночная четверка подходит к бону. На руле — девушка маленького роста. Ее рост заметен, потому что она стоит на заднем сиденье, туго натянула постромки руля. На ней мужской плащ по щиколотку, у рта, на резиновой тесьме, дюралевый рупор.
— Третий номер, табань! — командует рулевой. — Второй, два гребка вперед!
Третий номер, Володя Рубин, мрачноватого вида парень с челкой, табанит. Второй, Севочка Лакшин, кудрявый юноша, гребет дальше. На первом номере сидит Олег Холодов, веснушчатый малый. Загребным — Герман Пушкарь, основательный человек с угловатыми надбровьями, с литыми скулами и блестящими зубами.
