— Что, Виктор Викторович, низом поедем или верхом? — спросил Кремера шофер Георгий.
— Верхом давай. Новым трактом попробуем.
...До Заверняйки ехали молча, пыль жевали. На взвозе Георгий дал газу. Машина шустро полезла кверху, взобралась до вершины — и сразу стало привольно, широко.
— Вот, — сказал Георгий, — в газете читал, старинное сибирское село Заверняйка, пишут. А где тут село? Тут лагерь был. Этапы заворачивали. Потому и Заверняйка.
— Да, — отозвался Кремер как-то бесцветно, — кончилась Заверняйка, море близко.
— А то еще станция есть Турма. Переименовали бы хоть, что ли.
— Переименуют.
— Вот было времечко. Не хуже вчерашнего. — Георгий держал баранку двумя пальцами левой руки, правил с презрительной легкостью, будто вовсе не руль, колесико в театральном бинокле крутил. Он достал сигарету, прижал баранку локтями, пока зажигал, сладко глотнул дыму. Сигаретка мотнулась у него во рту, как бревешко в Падунском пороге. Он загнал ее в угол, прикусил, наклонился к рулю и выставил вперед подбородок. Бритый, малиновый, здоровенный. Кепочку сдвинул на брови. Серенький в крапинку чепчик. Козырек Георгий давно отпорол.
— ...Час только, как от преферанса встали, — сказал Георгий. — Вчера сели в одиннадцать, так ни разу не поднялись. Игорь Кржановский проиграл полторы сотни. Сейчас у них там с Жанной идет сражение на Орловско-Курской дуге. Мы у них в комнате сидели. Двадцать раз говорил: кончим. А Игорь: нет! Ну, нет дак нет. Мне лично наплевать, выиграл я, проиграл, я на карту свою амбицию ставлю. Не в рублях дело. Понятно, если бы я не мог играть, я бы не садился. Человек должен вот так вот себя держать. — Георгий стиснул правую пясть, кулак у него как сибирская дыня средней величины, в трещинках, заскорузлый. — Верно ведь, Виктор Викторович?
— Ну а кто же у вас в выигрыше? — спросил Кремер.
— Бухгалтер. Начфин. Это уже закон. Он темнить не любит. Если карта ненадежная — пасует. На мизер играет — так уж наверняка. Он всё равно как доктор экономических наук.
Машина бежала теперь по ровной возвышенности над Ангарой, тайгу тут сняли, только пни торчали окрест. Тракт пересекла ложбина с песчаными боковинами, по ней проложена железная дорога — однопутка. На переезде было узко, шли встречные МАЗы. Большие их колеса, рустованные, в крупный рубчик скаты шлепали по гравию, как плицы речных пароходов шлепают по воде.
Шофер Георгий — в экспедиции его звали Гошка — прикусил сигарету, газик нахально рванулся на занятый переезд. И проскочил было обочиной, но в узких шлагбаумных воротцах ткнулся под радиатор МАЗу. Грузовик был огромен, порыкивал сдержанно и достойно. Шофер восседал за рулем недвижимо, был гораздо выше, чем Гошка, на своем разбитом сиденье.
