В Англии на посиделках, или что скажет Джин | страница 16



Почему-то пришло на ум, что русское «сбрендить» произошло от английского «бренди»: примешь бренди за воротник и что-нибудь сбрендишь...


О сладострастие еды!
О ритуальный культ обжорства!
Накрытый стол — без суеты.
Гостеприимство без притворства...
О, старой Англии уклад —
Разбор ножей, сиянье ложек...
Дымится в чашках шоколад,
Семейный пудинг непреложен...

Сегодня понедельник. Ян уехал на службу. Джин с моими девочками в Солихалл, в картинную галерею, устраивать там выставку работ художницы Эвелины Соловьевой; я один в доме на Уоррен Драйв. Сажусь в углу гостиной (у нас почему-то в ходу, даже в устах президента, подлое словечко «присаживайтесь») за конторку Яна, где его книги и бумаги. Книги больше поэтические; в свободное от службы и домашних занятий время Ян и сам пишет стихи. (Землю попашет, попишет стихи). Открываю сборник африканской поэзии, погружаюсь в английские фонемы, морфемы, из которых надо вылущить простой смысл: африканская поэзия фольклорна, о простых изначальных вещах. По-видимому, это любимая книга Яна: лежит против стула, на котором Ян сидит.

Беру словарь (англо-русский, русско-английский словари тоже у Яна на рабочем месте), предаюсь всегда почему-то успокаивающему, отвлекающему от обыденности труду перевода. Стихотворение называется «Наша красно-белая (ред-уайт) молочная корова».


Хвала! О, хвала нашей красно-белой корове!
Когда она обращает ко мне свое мычание,
у меня теплеет на душе.
Она мычит, и лес отзывается эхом. О, радость!
Я горжусь нашей красно-белой коровой,
ее доверие ко мне поднимает меня в собственных глазах.
Без нее опустеет наш крааль.
Запустение воцарится на пастбище и повсюду.
Тыквенные сосуды из-под молока заполнят мухи.
Уйдет отрада из нашего дома, когда не станет ее.
Когда она была с нами, бабушка приносила
горячие молочные лепешки, будто привет от неё.
Когда она была с нами, в тыквенных сосудах
пенилось молоко.
Ее красота вызывала у всех улыбку,
как красота набедренной повязки нашего дедушки.
Своим мычанием она говорила,
что время дойки, вымя полно молока.
Так воспитанное дитя просится на горшок.
Не было нужды привязывать ее на дойку.
Когда поливал дождь, я прятался у нее под брюхом.
Когда я был голоден, я брал в рот сосок ее вымени
и насыщался.
Она умерла, я храню ее рога и шкуру,
чтобы не забыть о ней.

При переводе я малость путался в английских временах, где паст индефинит, где презент континиус...

Доведись русскому деревенскому мальчику (или девочке) сложить гимн своей корове, он сказал бы то же, что африканский мальчик (девочка). Разве что вместо дедушкиной набедренной повязки как образец красоты выступило бы другое одеяние, скажем, тулуп.