Много позже я узнаю, что Сталинскую премию Ливеровский получил за участие в разработке новой технологии получения уксусной кислоты. В самом конце нашего знакомства интересы ученого химика будут отданы бездымному копчению колбас, с помощью особого химического препарата «Вахтоль» — неканцерогенного...
Глухариную песню лектор изобразил с помощью спичечного коробка: пощелкал ногтем, поскирскал, открывая-закрывая коробок, — вышло похоже. Я также узнал, чем отличается токовый помет глухаря от кормового, в какое время глухари собираются на токовище, когда засыпают, что на току можно курить, но нельзя кашлять и многое другое.
До близкого знакомства с Алексеем Алексеевичем Ливеровским мне еще оставалось лет двадцать. Нас свела не охота, а литература. Я написал предисловие к одной из книг Ливеровского, вышедшей, когда автора уже не было в живых. Вот что я написал: «Книги А. А. Ливеровского: «Журавлиная родина», «Радоль», «Озеро Тихое», «Корень девясил», «Тихий берег Лебяжьего» не залежались на полках — рассказы и повести в этих книгах согреты любовью к родной природе, одушевлены идеей спасения природы во имя жизни, пронизаны страстным увлечением ходока по лесам и долам Новгородчины, Псковщины, Приладожья...
Алексей Алексеевич Ливеровский родился в 1903 году в Петербурге. Его отец — морской доктор, мать — филолог, профессор университета. В 1930 году он закончил Лесотехническую академию по специальности химика-технолога. Многие годы проработал в академии, прошел путь от лаборанта до профессора, доктора наук. Во время войны, в блокаду лаборатория, которой руководил А. А. Ливеровский, вырабатывала рецепт хлеба пополам с древесиной, а также... изобретала порох...»
История, не вошедшая в мое предисловие, со слов Алексея Алексеевича. Началась война, вышел указ о сдаче охотничьих ружей, радиоприемников, велосипедов, но прежде всего ружей; за несдачу ружья судил трибунал. Ливеровский припрятал свое ружьецо на чердаке академического деревянного дома в парке Лесотехнической академии, где жил до самой смерти. Прежде всего он был охотником, а после всем другим. В блокадную зиму жизнь замерла, но на чистейшей белизне снежного покрова в парке проступили следы зайцев, лис, белок, куниц. Особенно резво набегано было у зайцев. Ливеровский зайцев тропил и постреливал, промахов не давал. От смертельной голодухи его спасала зайчатина, он прикармливал и близкое окружение. Охоты приурочивал к бомбежкам и артобстрелам: в общем грохоте выстрела из охотничьего ружья не услышит и тот, кому надлежало слушать. Но все же охотника выследили, стукнули, добрые молодцы взяли его под белы ручки, доставили в Большой дом на Литейном, поместили в ту камеру, из которой отправляли врагов народа, а также шпионов и диверсантов в одно место — на тот свет. Суток трое Ливеровского допрашивали как диверсанта, вытрясали из него признание... Его спасла... недостача пороха, с порохом был полный швах: на Ленинградском фронте, на Балтийском флоте нечем стало стрелять... Во время дознания установили, что обвиняемый... кое-что понимает в порохе (лабораторию перетрясли). Ученого химика Ливеровского препроводили куда-то высоко, чуть ли не к самому Жданову, расспросили, что нужно для скорейшего производства пороху, химик толково объяснил. Ему оказали содействие, дали доппаек, к лаборатории приставили охрану (ну, конечно, ружье отобрали)... Ливеровский вышел сухим из воды.
