Приеду в деревню, обживусь, всякий раз приходит на память, как вытверженное, свое: «Опять я в деревне. Хожу на охоту, пишу мои вирши — живется легко». Ближе всего лежит, проще, то есть лучше не скажешь. Интересно бы поисследовать, у кого из поэтов мы взяли больше всего строк, строф, образов для самовыражения, понимания, кто мы такие. Крылатые фразы поэтов и нас окрыляют. В этом отношении первый, конечно, Пушкин, а следом за ним (местами и поперед) Некрасов. Блоковское: «Россия, нищая Россия, мне избы серые твои...» — красиво, но вне тебя, а некрасовское: «Меж высоких хлебов затерялося небогатое наше село...» — в тебе. У Некрасова твоя родина — в грустно-прекрасном отдалении. У Есенина как вода в роднике: прикладывайся губами, глотай, утоляй жажду-потребность быть русским. Нет в тебе этой жажды или утолил ее чем другим (как нынче пишут на боках троллейбусов: «Новое поколение выбирает пепси»), и говорить с тобой не о чем, отойди, не путайся под ногами. Есенин дал русской душе так нужные ей слова — упиваться сладостной тоскою по родине. Есенину предшествовал Некрасов...
Живя в лесной деревне между Ладогой и Онегой (летом 1995 года), думаю о Николае Алексеевиче Некрасове — прочел книгу Николая Николаевича Скатова «Некрасов» (ЖЗЛ, 1994 г.) Такая редкость нынче — новая книга для чтения-размышления! Воистину наслаждение читать умную, с близкими тебе мыслями, со знанием твоего родного языка написанную книгу. Как все равно идти по борам, смотреть на Озеро, на изгиб реки в крутых бережках...
Опять она, родная сторона,
С ее зеленым благодатным летом!
И вновь душа поэзией полна...
Да, только здесь могу я быть поэтом.
У Некрасова было село Грешнево, потом Карабиха, барский дом, поместье, охотничьи угодья под Чудовом. У Тургенева — Спасское-Лутовиново. У Толстого — Ясная Поляна. У Островского — Щелыково. У Пушкина — Михайловское. Достоевский — самый городской наш писатель, и тот купил дом в Старой Руссе, над рекой Перерытицей. «Тихий Дон» — из жития Шолохова в станице Вешенской... Русскому писателю для осуществления таланта нужна почва — селыцина, уходящая корнями в века, с ее языческим отношением к природе как живому лицу; здесь черпали любовь, красоту...
Но чтобы обрести в себе «родную сторону» как лучшее в мире, родину поэзии, наши искусники слова — каждый по-своему — пережили отрыв-отлучение от русской почвы. И затем возвращение. Горше всех досталось свидание с родиной после разлуки Есенину: вернулся с распростертыми объятиями — «К черту я снимаю свой костюм английский», а родная сторона стала чужой — «В своей стране я будто иностранец»...
