Конецкий соображал:
— Может быть, потрясти бумажником, и в мороженом дадут?
Я еду по скользкой дороге, по снежной дороге, однажды снег крупными хлопьями летел мне прямо в морду, даже хотелось отвернуться от него.
Я ехал по желтой дороге, по серой дороге, по сизой дороге, по нижней, по верхней дороге. Как-то поздно вечером поехал в ресторан «Олень» купить водки. Пить не хотелось, но надо, по закону дружества, тоже мнимого. Я поднялся в ресторан, и женщина, метрдотель, которую я знал молодой, которая состарилась и обозлилась, в чем-то обманутая жизнью, орала на меня:
— Вы все — пьянь. Вы не писатели, не художники, не архитекторы, а просто пьянь.
Я ей вежливо возразил:
— Почему вы кричите? Я — главный редактор журнала «Аврора».
— Вы все главные редакторы. Вы — пьянь. Вася! — крикнула она бармену. — Дай этому пьянице бутылку!
Ничто не предвещало мира нашему мужскому кумпанству, нервы были раздражены. В какой-то момент я нарушил смолоду взятое нами с Конецким правило прибедняться, плакаться друг другу в жилетку, обличать систему, порядки, начальников, баб, заодно и собственную подлую натуру, самоуничижаться. Неожиданно для Вити я высказал ему самое обидное, непрощаемое:
— Ты зря прибедняешься. Ты, в общем, счастливчик. Тебе в жизни повезло, совершенно заслуженно.
Во взятой Витей хамской манере он выставил меня из своего номера. Я даже обрадовался: пьянка прервалась, слава те, Господи! Я улегся спать, на что-то надеясь, то есть надеясь на завтрашний день как мой день. Витя сделал мне милость, что выгнал меня, сам бы я не ушел.
И вот тут-то... Впрочем, во всем этом, если хорошенько поискать женщину, можно ее найти... Тут ко мне в комнату ввалился Житинский — парламентер, носитель доброй воли. Подсластил пилюлю:
— Знаешь, Глеб, конечно, Виктор Викторович тебя умнее, но ты его мудрее.
Ну что же, недурно, мой мальчик, далеко пойдешь. Следом приволокся Виктор Викторович. Мы с ним с омерзением обнялись, стали клясться друг другу, не веря ни клятвам, ни в наше якобы общее прошлое, ни, тем более, в настоящее и будущее. Что-то связывало нас с Конецким, и эти путы хотелось нам разорвать, но они все держали, не распутывались.
Мы сели в машину, долго ехали. Я был во хмелю, мне нравилось ехать, рулить, казалось, что все очарованы тем, какой я хороший водитель: вот еду ночью, выпивши, по скользкой дороге и как точно вписываюсь в повороты, выключаю дальний свет, когда кто-нибудь едет навстречу. И не гоню.
