Птица была разумнее, осмотрительнее хозяина-человека; маленькая головка попугая с хохолком строго-осмысленно витала над хаосом человеческих голов-кочанов, катившихся по панели на уровне окон первого этажа.
Борение птицы с пьяным мужиком во имя его спасения наводило на мысль о неравной и обреченной борьбе белокрылой добродетели с тупым застарелым пороком. Но решимость попугая была такова, что внушала надежду. Пьяный мужик выполнял команды своего штурмана.
Пришел Федор Абрамов, положил на стол шапку исподом кверху. Свесил черные цыганские патлы.
— Ну что, Федор? — спросил я его.
— Доклад читали Брежнева.
— Ну и как? что-нибудь новенькое он сказал?
— Нет! Ничего! То само, интенсивнее, целеустремленнее, более высокими темпами, еще лучше, еще выше, еще энергичнее. И все.
Федор кинул на стол листы бумаги с текстом. Сказал, что это его выступление, речь после вручения госпремии, для «Литгазеты», а там не напечатали. Сочли односторонним, реабилитирующим старый «Новый мир» Твардовского.
— Они мне говорят, есть постановление ЦК. Я видел в гробу это постановление, — сказал Федор Абрамов. — Это что же значит?! Я — лауреат Государственной премии и я лишен слова? То само... «Литгазета» государственный орган, и ей наплевать на общественное признание? Нет, я не буду выступать на вечере. Вообще ничего не буду. Ну их на...! Они предложили мне включить в мой список Михаила Алексеева, и прочих. Нет, я не буду! Не изменю ни одной запятой!
Моя опора, мой поручитель — Федор Абрамов... Это он за меня поручился на самом верху, чтобы меня вторым назначили, мне сказал, глядя хмуро и малохольно: «Ты хоть глупости не пишешь. Может, что и умное скажешь. Дураков пруд пруди, то само, а умные в кустах отсиживаются. Надо! Надо!»
Иногда мне хочется отворить форточку и вылететь в нее вместе с дымом сигареты, чтобы выстыло помещение и стало посвежей.
— Вы выпивали? — спросил доктор Г-ч, натягивая на руку резиновую перчатку. — Ну вот, я же вижу... Выпивали... А во время курса лечения ни в коем случае нельзя, иначе все козе под хвост...
Пациент, чтобы как-нибудь оправдаться, виновато сказал доктору:
— Мы были на приеме у польского консула. Там пили израильскую водку «Писаховку».
— Где они ее берут? — заинтересовался доктор Г-ч.
— Наверное, в Израиле.
— И как? вкусно?
— Кошерная водка, очень крепкая, семьдесят градусов.
Явился из «Литгазеты» Е., моложавый, седой, с круглыми глазами, готовыми округлиться еще более, подолгу глядеть в глаза собеседнику проникающим, понимающим взором. С маленьким аккуратным ртом и подбородком, с несвежей, ноздреватой, как пемза, кожей лица, с маленьким же лобиком, скрытым под начесом сивых волос. Худощавый, спортивный.
