Конечно, Г-чу у нас скучно.
Но, скорее всего, скучно и его соплеменнику — владельцу клиники в Тель-Авиве или Филадельфии. Еврею всегда должно быть скучно, в местечке или в столице. Но скука не мешает его аналитическому уму постоянно делать выгодные для себя ходы. Каков итог многоходовой комбинации? Неважно. Итога может не быть, есть промежуточные ступеньки: тридцатка за тривиальный рабоче-крестьянский триппер, двести пятьдесят за интеллигентское недомогание неясной этиологии. Или Сталинская премия за книгу о роли Ленина в искусстве. Не все ли равно? Подспудная денежная власть над жизнью и еще идея гонимости... Быть гонимым и быть богатым, быть социально ущемленным и победить, обязательно победить, без малейшего допуска, поражения.
Г-ч вполне выражает — всей своей округлой, законченной, без примесей личностью — идею вхождения еврея в Русский социализм. Он национальный по форме, социалистический по содержанию. Г-ч наглый и мягкий, циничный и чувствительный, грубый, как коновал, и утонченный, как почитатель Мандельштама. Абсолютно интернациональный, как набор болезней его профиля. Он заведующий урологическим отделением, разумеется, член парткома диспансера.
— Пойдемте, — сказал Г-ч новому пациенту, — сегодня и начнем. После десяти сеансов у вас все будет, как у комсомольца.
Пациент сдался доктору, хотя внутри у него что-то трепыхалось. Приемы психотерапии, внушения, примененные доктором, были так же просты, как пионерское «Будь готов!», зато и так же неотразимы.
Сам исполнив назначенное, доктор сказал:
— Я бы сделал себе массаж предстательной железы, но это умеет делать, кроме меня, один человек в городе — Додик Лисица. Он сидит в тюрьме.
Однажды в летнюю пору, знойным днем я встретил на Литейном человека, несущего под одной мышкой лыжи без креплений, под другой мандолину без струн. Куда шел человек? чему предназначил совершенно беспрокие предметы?.. Вот так же и я, второй секретарь Союза писателей, несу себя на службу, в руке портфель, на плечах голова — и все без проку. Как лыжи без креплений летом, как мандолина без струн. Никто не знает, зачем второй секретарь, в чем его отличие от первого, от третьего, а там еще одиннадцать секретарей на общественных началах. Работа писателя в другом месте, на других струнах...
Шел по улице Пестеля следом за пьяным мужиком, его заносило на проезжую часть в поток рычащих машин. На плече у мужика, вцепившись когтями в белую рубаху, сидел большой белый попугай, взмахивал крыльями, не пускал владельца в погибель, служил ему штурманом в житейском море.
