Попробовали тащить мою машину на буксире, за желто-синим милицейским фургончиком, не поехала. Лебедев посовещался с сотрудниками. Достали из фургона пилу-двухручку и топор. Сосну выбрали самую корабельную — вековуху с толстенным округлым стволом, с хвойной шапкой так высоко, что все четверо милицейских, головы задирая, фуражки придерживали. Непосвященным в законы, по которым жили в царстве капитана Лебедева, — мне, Жене Кутузову, шоферу черной «Волги» трудно было представить, что такую великолепную сосну в парковой зоне у моря можно так запросто варварски извести. Ведь это разрешение испрашивать чуть не у самого министра лесного хозяйства, да и он не даст... За такую сосну не штраф, а срок припаяют. И не улавливалась покуда связь — неедущей машины с корабельной сосной.
Между тем сосну подпилили, подрубили; сосна как миленькая пала наземь с тяжелым вздохом. От комля отрезали изрядный кряж. С моей машины скинули передние колеса, как галоши. Машину подняли всем гамузом, вшестером, дыша в ухо друг другу, — посадили верхом на кряж. Общая работа всех сблизила, на лицах проклюнулось выражение круговой поруки: сосна — одна на всех. Сосновую чурку привязали к оси тросом, концы троса закрепили на милицейском фургоне. Дернули, поехали. Я сидел за рулем в моей машине; руль не имел касательства к движению. Чурка с водруженной на ней машиной ползла по асфальту с неслыханным здесь (и нигде) скрежетаньем, с искрами от троса. Встречные, обгоняющие машины останавливались посмотреть. Остановился заграничный автобус, из него высыпали финны и финки, долго смотрели с серьезными лицами, будто чего-то опасались. Право, Россия загадочная страна и зело непохожая на другие, опасная.
Машину-калеку приволокли в Комарово в Дом творчества Литфонда, поставили на прикол. Дальше не так интересно, сквозное драматическое действие прекратилось. Молва о том, что произошло в ночь на 19 мая на Приморском шоссе, распространялась, передавалась из уст в уста, приобретая неожиданные повороты, обрастая фантастическими подробностями. Так, Женя Кутузов пересказал мне однажды услышанное им не то в электричке, не то у пивного ларька, дословно: «Он ехал и уснул: выпивши был, а жарко. Навстречу финский автобус, он в него, срикошетил и в кювет. Автобус занесло, а у них там, знаешь, и телик и гальюн. И вот из гальюна все выхлестнуло, залило, а им не выйти, двери заклинило. Милиция приезжает, капитан... А этот, который уснул за рулем, видит такое дело — и повесился, на суку висит, недалеко от шоссе, на елке, на брючном ремне. С сука сняли, капитан, что приехал, его узнал: начальник вытрезвителя, вместе работали, нашего брата облапошивали, тоже капитан. При вскрытии оказалось, что у него белая горячка, он и раньше на себя руки накладывал. А финнов отбуксировали в Ольгино в мотель; окна в автобусе разбили, через окна вытаскивали».
