Вслед за развязной московской служительницей второй по древности профессии слово дали московскому писателю имярек. Писатель посетовал: бываю за рубежом, там «голосов» не поймаешь, тем паче «Свободу». Вернусь в Москву, приникну к приемнику, настроенному раз и навсегда на возлюбленную волну, придут еще не уехавшие — их осталась горстка — товарищи, внимаем голосу истины — «Свободы», финансируемой конгрессом США... Право, серьезный повод не уезжать: там небо покажется с овчинку — без «голосов», без «Свободы». Но ведь на вашем Западе, господа, на вашем Ближнем Востоке есть много чего другого — привыкнете, то есть отвыкнете. Полно маяться, ребята, гуд бай!
Третье августа. Пасмурно, сыро, тепло. Сходил на мой огород (плантацию, латифундию) — в ближний борок за ручьем. В траве рдели земляничины, не сорванные побывавшими тут в земляничное время дачниками. В ельниках на кочках насыпано черники — греби, вкушай ее особенную, умеренную, как все у нас на Севере, сладость. Черноголовые боровики, восходящие здесь в свое урочное время, как злаки на ниве (то есть как корнеплоды), еще не вылупились из белого мха. Я наклонился к черничному кусту, вдруг уперся глазами в темно-коричневую шляпку — гриб спрятался, вот он! Стал оглядываться по сторонам с нижней точки, от черничного куста... Красавец-боровик на белом стволе стоял под елочкой, как на Рождество подарок. Грибы стали скрытны в моем борке, на моем огороде (плантации, латифундии). А что же им делать? — дачники все оберут.
Сей год белые грибы взошли рано, на Илью; лес урожайный, щедрый; набрал грибов, сколько мне захотелось, отнес в избу, нанизал на лучинки — сушить на печи; побежал в другой лес за морошкой. Каждая ягода на болоте повещала о себе, как фонарик: возьми, покуда не вытекла кисло-сладкой слезой. Набрал морошки, сварил варенья.
Ночью не дали спать мыши: брякали ложками-тарелками. Днем приходил кот Мурик, поел окуневых костей из ухи, полежал на моем ложе, намывал гостей. Вдруг подхватился в другую избу. Кот Мурик — почетный гость в деревне Нюрговичи (дачном поселке), ходит в черед из избы в избу — мышиный пастух. Намытые котом мои гости не явились.
Утром распилил ножовкой бревно, стащенное с хлева, истопил печь. В избе появилось материнское начало — тепло. Вечером плавал на байдарке в зяблом тумане, поставил жерлицы.
В деревне не стало червей, поскольку не стало навозу. Поэзия рангом первей, но жизнь повергает на прозу. В деревне не стало коней, а также молочного стада. В лугу воцарился репей — скажите, кому это надо?
