Прохор снова поглядел на дорогу. Женщина стояла неподвижно. Ее голова была откинута. Может быть, ее взгляд был устремлен в небо, залитое алым заревом заката, а может быть, она с силой закрыла глаза.
— Теперь говори! — крикнул офицер.
Словно очнувшись, женщина широко раскинула руки, как для распятия, но тут же голова ее бессильно поникла, руки упали, как крылья подстреленной птицы. Солдаты поволокли ее к деревне.
Когда вдали затих стук мотоциклов, Прохор почувствовал, что у него совершенно затекла рука, сдавленная агрономом. Заплаканные глаза партизана были устремлены туда, где на фоне алого горизонта темнели крутые крыши избушек...
— Как ты мог это выдержать? — спросил я Прохора.
— Скажи мне лучше, как мог это выдержать он?.. Знаешь, что он мне сказал потом? «Он умер легко, мой мальчик... Иначе они стали бы мучить его, добиваясь показаний»... Признаюсь тебе: если бы рядом со мной не было этого маленького человека в очках, я... сорвал бы задание, — сказал Прохор и закрыл глаза. — Иди-ка, дай мне поспать.
Я вышел из землянки, хотя видел, что глаза его попрежнему открыты и едва ли он сумеет заснуть.
Полковник неодобрительно покачал головой:
— Вы попросту устали. Нужно отдохнуть.
Прохор вскинул свою тяжелую голову:
— Прошу дать мне любое задание, и вы увидите...
Но полковник твердо повторил:
— Доложите начальнику штаба: вам приказано отдохнуть. Поезжайте в город и раньше завтрашнего дня не возвращайтесь!
В голосе полковника прозвучали нотки, которые мы достаточно хорошо знали, чтобы уже не возражать, когда их слышим.
Нам ничего не оставалось, как ехать «отдыхать».
Мы приехали в город, когда он тонул уже в вечерней мгле. Непривычно просторными казались улицы с редкими автомобилями. Мы шли мимо затемненных витрин, мимо едва мерцающих огней светофоров. У площади мы попали в поток людей, стремившихся к слабо освещенной двери большого здания. То был концертный зал. Давался фортепианный концерт. Прохор в нерешительности остановился перед афишей.
— Раньше рассвета возвращаться не велено? — спросил он.
— Не велено, — ответил я.
— В ресторане столько не высидеть?
— Не высидеть.
— Займемся интеллигентным развлечением, — сказал он со смешком и ткнул в афишу.
— Тебе неинтересно, — сказал я,
— Я для тебя, — ответил он и отворил дверь. — Ты послушаешь, а я сосну.
Я знал: это говорится, чтобы позлить меня.
В партере Прохор демонстративно вытянул ноги, поудобнее устроился в кресле, делая вид, что вот-вот заснет.
