— Да, председатель... — Из толпы моряков выступает молодой матрос.
— Зови командира наверх!
Рассыльный бегом направляется к тамбуру.
Адъютант пристально рассматривает моряков и корабль.
— Полюбуйтесь, какая непролазная грязь, — Липатов показывает на палубу, на которой нет ни соринки, на приятную глазу чистоту надстроек и затянутых чехлами орудий, — и какие мы оборванцы. — Он обводит размашистым жестом моряков, стоящих в застегнутых на все пуговицы бушлатах, и, придвигаясь к адъютанту, возмущенно спрашивает: — Почему вы позволяете всякой швали семь месяцев брехать про нас?
Адъютант безмолвствует.
— Эге, приятель, здоро́во! — приветствует его, продираясь сквозь толпу, машинист Бабин. — Неужели не признал?
Напыщенная физиономия адъютанта сереет.
— Вспомнил?.. То-то!
Бабин объясняет команде:
— Он же на побегушках у главноуговаривающего был, когда мы караул в Зимнем несли.
— Это когда Корнилов на Петроград наступал? — уточняет Липатов.
— Во-во! — подхватывает Бабин. — Как заступила наша смена, развожу я матросов по их постам, вдруг из кабинета сам Керенский выплывает: взгляд орлиный, рука меж пуговиц френча просунута... Наполеон! С ним адъютант, вот этот...
— Послушайте! — Адъютант повышает голос до крика. — Господин комитетчик, прикажите матросам с должным уважением относиться к министру-председателю!
Белышев предельно вежлив:
— Напрасно горячитесь. Ничего особенного товарищ не сказал.
— Досказывай, Бабин! — просит Захаров. — Очень любопытно знать, об чем ты с Керенским толковал.
Моряки хором присоединяются к Захарову, хотя не однажды слышали рассказ машиниста.
— Увидал нас министр, — невозмутимо продолжает Бабин, — заулыбался, будто потерянное счастье нашел. За ручку поздоровался с каждым и давай языком молоть... Чего только не наговорил! Всегда, клянется, другом был морякам. А потом опечалился. «Почему, — спрашивает, — охраняете меня, а поддерживаете большевиков?» Вижу в его глазах ехидство: вроде положил нас на обе лопатки. И такое зло меня разобрало, брякнул ему: «Потому, — отвечаю, — господин Керенский, чтобы арестовать вас, ежели захотите продать Корнилову трудовой народ». Развернулся он на шестнадцать румбов — и полным ходом назад в кабинет. С тех пор дружба врозь.
Белышев весело наблюдает за адъютантом.
Толпа расступается, пропуская в круг Эриксона.
Щелкнув шпорами, адъютант представляется и вынимает из-за обшлага пакет.
Эриксон приглашает адъютанта в салон.
