— А что? Он у меня в подчинении, — не без гордости произнес Кислов. Заметив, как вытирает комбат хлебной коркой тарелку из-под каши, предложил: — Еще порцию, товарищ майор?
— Что ты, что ты, я сыт — во!
— Ну и добро. Сейчас мы разнесем питание по танкам.
— Молодец, молодец! — сказал ему комбат.
Зардевшийся, с лоснящимся лицом, Антон, которого хлебом не корми, а похвали, старательно вытянулся перед комбатом и, стукнув каблуками, вышел, взяв у Наташи пустую посуду.
Дождь забарабанил сильнее. Сумрак густел. Уже не видно было походной кухни напротив, и очертания грузовика сливались с кроной деревьев.
— Размокропогодилось, — протянул Вязников. — Осенью, — вдруг произнес он задумчиво, — отец всегда сгребал мусор на нашей улице. Щепу, листья пожухлые, траву сухую. И сжигал. А мы, ребятишки, пекли в этом костре картошку. И ели. Без соли, вместе с сажей. Вкусно! Вспоминаю ту картошку, как что-то дорогое-дорогое...
— Да-а, — вздохнул комбат.
Лейтенант Ежиков тихонько заиграл на баяне. Заслышав баян, танкисты снова потянулись в палатку. Размягченные теплом и сытостью, курили. Кто-то попросил Лимаренко:
— Товарищ лейтенант, парочку анекдотиков, а?
— Нет, пусть лучше Гриша стихи почитает, — начал было Вязников.
— Никаких анекдотов и никаких стихов, — сказал Румянцев. — Всем спать. А вы, капитан, — обратился он к Садовскому, — проверьте боевое охранение.
Наташа стояла под деревом, накинув на голову плащ-палатку, и ждала Румянцева. Отдав все необходимые распоряжения, он подошел, тряхнул над нею ветку. Градом посыпались капли.
— Ну как дела, гвардии сержант? — он спросил, улыбаясь, но улыбка тронула только губы. — Опять боялась?
Она не приняла шутки. Чувствуя, что Виктор чем-то озабочен, и все время думая об этом, заговорила серьезно, горячо:
— Очень. Когда ты увел эти три танка, я все смотрела в ту сторону, и мне казалось, что там вот-вот подымется к небу огонь — будет гореть твоя машина. Думала, сойду с ума. Потом — атака. Я уже не знала, в какой ты стороне. Сидела за башней и размышляла. Знаешь о чем? О том, что любовь — очень-очень трудная штука.
— И что же ты решила? — шутливо спросил он, но глаза его смотрели серьезно.
— Решила, что если уж погибать, то мне надо первой.
Он обнял ее за плечи — зашуршали мокрые полы плащ-палатки, — поцеловал во влажные волосы.
— Милая, славная, глупенькая девочка...
— Иначе я... Это так страшно — бояться, что загорится твоя машина. — Желая скрыть неожиданно навернувшиеся слезы, Наташа остановилась, отстранила Виктора и, слабо улыбаясь, чувствуя, что все ее тревоги миновали, что вот он стоит рядом, дорогой человек, успокоенная и смущенная собственными словами смотрела на него.
