Кинул на Веденина внезапно протрезвевший взгляд и придвинулся ближе:
— Ну как, удачно навестил Симахина?
— К сожалению, не застал. Уехал в командировку.
— В командировку? Ах, вот как!.. Впрочем, оно и понятно!
Веденин насторожился: в последних словах ему послышался какой-то тайный смысл.
— Что ты хочешь этим, Петр, сказать?
— Ничего особенного. У тебя ведь с Андрюшей одинаковая пытливость, я бы даже сказал — приверженность жизни. Как же, как же, Костенька, — не раз читал твои высказывания. Ты ведь всегда отстаиваешь один и тот же тезис — что художник обязан ощущать себя работником жизни, что самый труд художника должен быть жизненным поступком, деянием, вмешательством в жизнь... Разве не так?
— Так, — подтвердил Веденин. — А ты...
— А я... Помню, Костя. Можешь не подсказывать... Ну, а я почитался жрецом чистой живописности, искусства, поднятого над прозаической жизнью. И всегда, с молодых наших лет, спорили мы с тобой — ожесточенно, чуть ли не враждуя... Что было, то было. Из песни слов не выкинешь. Однако другие времена — другие песни.
— Каким же ты стал теперь? — спросил Веденин.
— Каким?.. Я же сказал тебе... Освод!
— И это все?
Векслер лишь усмехнулся, пожал плечами:
— Меньше всего собираюсь, Костя, услаждать тебя своей персоной. Жизнь моя с твоей, громкокипучей, ни в какое сравнение не идет.
Веденин сделал нетерпеливый жест: на этот раз ему послышалась и насмешка и явная фальшь. Но взор Петра Аркадьевича выражал все такое же чистосердечие.
— Нет, Костенька, я не сторонник самоуничижения. Попросту трезво отношусь к происходящему. Да, другие времена — другие песни. Реалистическое искусство нынче в чести, фигурально говоря — занимает господствующие позиции. Социалистический реализм! Слова-то какие! Что же меня касается... За пятьдесят перевалило, силы уже не те, переучиваться поздно. Вот и тружусь потихоньку, довольствуюсь малым... Да ты, Костенька, никак удивлен?
— Признаться, Петр, не понимаю тебя. Ты говоришь: другие времена — другие песни?.. Правильно, время идет только вперед! Но ведь время, которое мы прожили, в котором сейчас живем... Оно наполнено такими событиями, такой ломкой всех старых представлений, таким гигантским переустройством...
— Верно. Что ни слово — сущая правда. Верно — большое время, крутое, суровое, напряженное!.. Но что же делать — нет у меня соответствующего дыхания... Точка! Довольно обо мне. Лучше поведай, как ты живешь.
— Работаю. Много работаю. Занят новым полотном. Рассчитываю закончить к всесоюзной выставке.
