Во время войны с белофиннами Антокольский побывал в Ленинграде и написал стихотворение «Ленинград. Декабрь 1939» (в поздней редакции — «Ленинград затемненный»).
Рассказ о городе, вышедшем в «свой последний бой», — увы, для Ленинграда тогда все еще только начиналось! — прерывается встречей со старым другом, вернувшимся с финского фронта:
Вот на Грибоедовском канале
Друга ждут. И вот приходит друг.
Тихонов — седой, веселый, скромный, —
Расстегнув ремни и скинув шлем,
Входит в комнату из тьмы огромной,
Усмехаясь, жмет он руки всем.
Стихотворение заканчивается традиционным тостом, славящим мирную жизнь, но главное в этом тосте: «чтоб друзья сходились тесно и готовые к боям...»
14 июля 1939 года Антокольский написал стихотворение «Франции» (впоследствии оно было озаглавлено «Через полтораста лет после взятия Бастилии»). До начала второй мировой войны оставалось меньше двух месяцев. В строки, посвященные Франции, поэт вложил всю свою давнюю любовь к этой стране, все восхищение ее прошлым, всю боль за настоящее. «Чем можешь ты сегодня похвалиться? — спрашивал он. — Какой ужимкой щегольнешь кривой?»
В одном из старых своих стихов поэт называл свободу любимицей Парижа. Теперь он называет ее «любимицей столетья», но свобода отдана «нашей родине в наследье», а во Франции, где ее когда-то так любили, заменена «подделкой».
Словно предвидя горькую судьбу Парижа, которому по воле его продажных правителей скоро суждено открыть свои ворота гитлеровским ордам, Антокольский пишет:
Где твой огонь, твой смех, твое железо?
В какой золе каких истлевших тел
Рассыпалась на части «Марсельеза»?
Вот все, что я сказать тебе хотел.
Поэт обращается к французскому народу с призывом разглядеть сквозь всю мишуру своей сегодняшней жизни «вихревую воронку Начала», вспомнить веселые и грозные напевы республики, не прерванные в тридцатом, не обугленные в сорок восьмом и не расстрелянные в семьдесят первом.
За этим стихотворением в книге не случайно идут «Последние известия» — своего рода прощание поэта с гибнущей у него на глазах предвоенной Европой. Уже «растоптано во прах» все, что она скопила за века: «все книги, все музеи, все школы, все гроба».
На этот раз поэт мыслит по горизонтали: когда «штормы всех морей» протрубят Европе окончательную гибель, у нее останется только один выход: «Тогда приди сюда!», «Мы — человечество, каким ты стать должна». Не так ли Маяковский обращался к Эйфелевой башне: «Идемте, башня! К нам», «К нам, к нам, в СССР!»
