Как это ни парадоксально, до сих пор не было ни одной книги об Антокольском.
Мой краткий очерк — первая попытка сколько-нибудь связно рассказать о поэте, полвека работающем в литературе. Мне больше всего хотелось написать именно о поэте, о его личности, о месте, которое он занимает в нашей литературной жизни, о его постоянных, многолетних связях с поэтической молодежью, короче говоря, о той атмосфере, в которой он всегда жил и живет.
Следуя принципам самого Антокольского, мне хотелось написать не столько о его стихах, сколько именно о нем. Повторю еще раз: не стиховедение, а поэтоведение!
Нечего и говорить, как мне важно было при этом общаться с Павлом Григорьевичем, знакомиться с его архивом, листать книги в его библиотеке, наконец, разговаривать или переписываться с ним, задавать ему вопросы, вступать в споры, соглашаться или не соглашаться.
Оказалось, однако, что встретиться с Антокольским вовсе не так просто.
После недавней тяжелой болезни Павел Григорьевич почти безвыездно жил в Красной Пахре. Но, как вскоре выяснилось, отнюдь не это осложняло нашу будущую встречу.
Мы очень быстро условились о дне, когда я мог бы его навестить. И вот пасмурным октябрьским утром 1965 года я ехал в Пахру, мысленно повторяя свои вопросы к Павлу Григорьевичу и наивно полагая, что мне удастся их задать.
Я знал нелегкий характер Антокольского (свою беседу с сотрудником журнала «Вопросы литературы» Ю. Ковалем Павел Григорьевич начал так: «Просьба иметь в виду, что у меня очень скверный характер») и, по правде говоря, не без волнения думал о предстоящем разговоре. Но больше всего я боялся, как бы нам не помешали.
Хотя Павел Григорьевич и обещал, что в этот день будет принадлежать мне одному, думал я, но вдруг зайдет кто-нибудь из многочисленных дачных друзей и соседей, начнется милая беседа — и тогда пиши пропало!
Поначалу все шло отлично. Мы выпили кофе, я достал блокнот и приготовился спрашивать. Но в эту минуту за окном послышались голоса. На пороге появился и со смущенным видом шагнул в комнату долговязый парень. Антокольский смотрел на него с недоумением и, судя по всему, видел его впервые. Осенний день был достаточно прохладен, но парень пришел в одном пиджачке. Из коротких рукавов вылезали посиневшие руки.
Тотчас выяснилось, что это молодой поэт. Он влюблен в Блока, слышал по радио речь Антокольского о Блоке и понял, что должен показать свои стихи именно Антокольскому и никому больше. С трудом узнав дачный адрес Павла Григорьевича, он решил во что бы то ни стало добраться до Пахры.
