В его отличной книге «Пути поэтов» собраны этюды о Пушкине и Лермонтове, Шекспире и Шиллере, Гюго и Рембо, Багрицком и Луговском. Автор счастливо соединяет в себе художника и исследователя. Меткие наблюдения и остроумные находки соседствуют в книге с полными жизни портретами классиков мировой поэзии и тех наших современников, чей путь, увы, завершен и чьи «дорогие нам человеческие облики, уже подернутые дымкой, становятся намного выше обычного роста».
Прочитав «Пути поэтов», я по праву старого знакомства позвонил автору и сказал, что, на мой взгляд, никто у нас не пишет о стихах так, как он.
Против всяких ожиданий, Павел Григорьевич удивился:
— Разве я пишу о стихах? Мне это абсолютно неинтересно. Я пишу о поэтах. Понимаете, о поэтах!
Я стал доказывать, что неточно выразился. Но Павел Григорьевич был неумолим.
— Вы выразились точно, — рассердился он. — В том-то вся и беда, что у нас пишут не о поэтах, а о стихах. Можно подумать, что у нас нет поэтов!
Оправдываться было бессмысленно. Павел Григорьевич кипел. Тридцать лет спустя со мной говорил все тот же Антокольский.
После этого разговора я перечитал авторское предисловие к «Путям поэтов», и мне бросились в глаза следующие слова: «Я собирался было назвать эту книгу «Поэтоведение», но не решился вводить в литературный и научный обиход еще один технический термин, сразу высушивающий предмет в некоем гербарии, в котором и без того хранится множество скелетиков отцветшей жизни».
Эти слова до конца объяснили мне смысл телефонного разговора с Антокольским. Ведь это же действительно необходимо — «говорить о поэзии, отправляясь от личности каждого данного поэта»!
Не стиховедение, а именно поэтоведение!
Вряд ли кто-нибудь подумает, что Антокольский собирается отменить теорию литературы.
Нет, он не угрожает ни Аристотелю, ни Буало, ни Веселовскому, ни Томашевскому. Он обращается не к тем, кто исследует законы поэтического мастерства, а к тем, кто хочет писать о поэзии как вечно движущемся органическом процессе, в котором участвуют не «скелетики отцветшей жизни», а живые поэтические личности, продолжающие существовать вне зависимости от того, здравствуют ли они поныне или ушли в лучший мир.
«Быть физиогномистом и знатоком чужой души» — такую задачу ставит Антокольский перед каждым, кто хочет писать о поэзии.
Тем труднее писать о нем самом.
Работая над этим очерком, я все время вспоминал предисловие к «Путям поэтов».
То, что в нем сказано, не просто декларация. Каждый из вошедших в книгу этюдов действительно создает представление о личности «каждого данного поэта». Идет ли речь о современниках и друзьях автора или о классиках русской и мировой поэзии — перед нами всегда живые и поистине неповторимые «человеческие облики».
