Четыре жизни. Хроника трудов и дней Павла Антокольского | страница 23
Убедившись, что Черт является полновластным хозяином магазина, Поэт говорит:
Между Чертом и Поэтом завязывается жаркий спор. «Звони, хрипи, разбейся, время! — восклицает Черт. — Ты мнимая величина». Наперекор ему Поэт заявляет: «Не смеешь, время, ты разбиться. Ты у меня в руках навек». Именно в ту минуту, когда Черт терпит поражение, в магазине раздается оглушительный бой часов. «Время летит. Скорость его мне неизвестна теперь», — говорит Черт, тем самым признавая, что время вышло из-под его власти. И, наоборот, уходя с Поэтом и прощаясь с Ангелом, Анни говорит ему: «Не могу я допустить, чтобы вселенная висела вверх ногами и чтобы времени больше не было. Лучше уж я буду залогом, что эти граждане не украдут у тебя время». Слова Анни подхватывает и переиначивает Поэт: «Все остальное — дело времени, которое остается у вас в руках».
Общий смысл «Пожара в чеатре» можно истолковать и так: речь в этой пьесе идет о борьбе за Время, за власть человека над ним, за то, чтобы Время вышло из подчинения коварным силам и вечно шло в ногу с человеком, став его верным союзником и другом.
Но я уже говорил, что этот общий смысл «Пожара в театре» лишь смутно угадывается сквозь причудливые хитросплетения романтически-сказочного сюжета. Автором пьесы полностью владеет романтическая стихия, порой уводящая его в область чистой фантастики.
Так или иначе, у Антокольского действительно были основания утверждать, что в «Пожаре» дает себя знать «та же тревога», которая почти полвека спустя вызвала к жизни книгу «Четвертое измерение». Правда, в конце концов пьеса в книгу все-таки не вошла. Попытка поэта «закольцевать» себя не осуществилась. Но она была продиктована ощущением, возникшим не случайно и по праву: ощущением органичности своей почти полувековой работы в поэзии.
«На протяжении пятидесяти лет(!) в моем творчестве (лучше сказать: в работе), — однажды писал мне Антокольский, — все было очень органично связано: аукнулось в 20-х годах — откликнулось в 50-х или в 60-х».
Мне еще не раз придется возвращаться к этой мысли Антокольского, неизменно подтверждая ее справедливость.
Сейчас я хотел бы привести только один пример.
«Я люблю весь ее нервный, яростный ход, — недавно писал К. Симонов о поэзии Антокольского, — начиная от «Санкюлота» и кончая «Циркачкой».