Я обхожу телегу спереди. Нэйтан быстро двигает карандашом, зажав его длинными тонкими пальцами и нахмурив прямые темные брови. Молоток, который еще в детстве навсегда лишился бровей, говорил, что люди с таким низким лбом предпочитают оставаться в тени. Мне всегда казалось, что в лице Нэйтана нет ничего примечательного. Но чем дольше я его разглядываю, тем интереснее оно становится: волевой подбородок, глубоко посаженные светло-серые глаза, которые поглощают больше, чем излучают, и прямой нос, который сослужит добрую службу, поддерживая очки — они однажды потребуются Нэйтану, если он и дальше будет так мельчить. Поля строгой коричневой шляпы из фетра еще как-то сохраняют форму, а вот тулья совсем обвисла. Выбор головного убора может многое рассказать о человеке.
Громкий лай возвращает меня в реальность. К моему ужасу, Дера бежит в мою сторону, но из-за лохматой челки нельзя понять, куда она смотрит, да и вообще есть ли у этого существа глаза. Через полминуты Дера уже напрыгивает на меня, гавкая и порыкивая так, словно обнаружила самую большую овцу в мире. Поразительно, как животное без глаз может быть таким метким. И почему я так неравнодушна к собакам? У меня снова подворачивается нога, и я жалею, что не купила сардельку. Молоток любил повторять: «С соперником нельзя бороться; его надо кормить».
Я пытаюсь уклониться в одну сторону, затем в другую, но ботинок на подвернутой ноге цепляется за шпалу. Я лечу прямо на пути. Поспешно поднимаюсь, опасаясь встречи с зубами, которые могут прокусить мое тело, словно куриную ножку. Слышится звук рвущейся ткани. Мои чулки почему-то стали мокрыми. Боже, неужели у меня кровь?
Нет. Меня… лижут.
— Хватит! Пожалуйста, — молю я овчарку.
— Дера! Отстань сейчас же! — произносит Нэйтан голосом, от которого может пригнуться трава.
Лизание прекращается. Я, словно в тумане, понимаю, что Нэйтан оттаскивает собаку от меня. Вокруг нас стучат копыта и скрипят колеса.
— Что на тебя нашло? Простите, мисс. — Нэйтан поднимает глаза на меня, и сквозь знакомый смущенный взгляд, с которым на меня обычно смотрят, проступает любопытство.
Стянув перчатку, я принимаюсь ощупывать ногу, которая, хвала небесам, еще не отвалилась. А вот мои светло-желтые чулки разодраны. Почувствовав на оголенной ноге взгляд Нэйтана, я одергиваю платье, а сын издателя отводит глаза. Дера же скачет вокруг нас, как будто пытается взлететь; ее язык развевается, словно розовый флажок.
