Было еще темно, а когорта уже готовилась выступить в поход. Две большие жаровни, установленные по сторонам ворот, освещали голову колонны. Однако их колеблющийся свет выхватывал из мрака только передовые шеренги Первой центурии, а всех остальных скрывал влажный предрассветный сумрак. Катон, стоявший у ворот вместе с другими центурионами, слышал доносившиеся из темноты приглушенные голоса да порой постукивание и звяканье оружия и снаряжения — почти пятьсот бойцов отправлялись сейчас на битву. На площадке перед воротами выстроился прикрепленный к когорте конный отряд под началом декуриона: легковооруженные всадники должны были не столько сражаться, сколько проводить разведку и развозить донесения. Спешившиеся кавалеристы держали в поводу лошадей, которые порой всхрапывали, подергивали ушами и переступали копытами. Со стороны лагеря доносились приглушенные звуки пробуждения: легионеры чертыхались, откашливались, постанывали, разминая затекшие во сне тела.
— Ну, ребята, осталось недолго, — сказал центурион Максимий.
Он стоял, подставив спину теплу одной из жаровен, отчего гигантская тень тянулась к ближайшей линии палаток.
— Смотри, какой он бодрый, — тихонько заметил Макрон.
Катон зевнул:
— Мне бы так.
— Не выспался?
— Пришлось повозиться со счетами, вот и не выспался.
— Со счетами? Накануне битвы? — вмешался удивленный центурион Феликс. — Ты что, с ума сошел?
Катон пожал плечами, и Феликс повернулся к Макрону:
— Ты вроде служил с ним некоторое время, так ведь?
— Точно. Он у меня оптионом был.
— И что, он всегда был таким?
— Ну а как же. Катон у нас аккуратист — никогда не пойдет в бой, не приведя в полный порядок всю писанину. И то подумать — до битвы ли, когда у тебя башка цифрами забита? Нет ничего хуже, чем погибнуть, не закончив писанину: в это верят дворцовые чиновники, ну и он от них научился. Душа неприкаянно мается, пока все не будет описано, обсчитано, подытожено и скреплено печатью. Лишь после этого она обретает покой.
— Неужели? — Глаза центуриона Антония расширились.
— Конечно. А почему ты спрашиваешь? — Макрон изобразил на лице ужас. — Неужели бросил свою писанину незаконченной? Беда!
Катон вздохнул:
— Да не слушай ты его, Антоний, это он дразнится. Чем славен центурион Макрон, так это своими подначками.
Антоний смотрел на Макрона сузившимися от ярости глазами.
