— И как мы правильно делаем, что держим здесь границу! — сказал Лопатин. — Потопят паши фашистов еще дальше, за Перемышль, другие армии ударят из Бреста, вот тогда и побегут фашисты отсюда!
— Конечно, правильно, Алеша! У меня на этот счет никаких сомнений не было и нет. Никто нам приказа границу оставлять не давал, значит, стой насмерть — и все тут. Разве тебе партия не сказала это же самое, когда посылала тебя сюда? Сказала! И чем больше мы перебьем фашистов здесь, у себя, тем легче будет всем советским людям позади нас…
— Но смотри, Павлуша, какой народ в этих краях живет! Подумать только: ведь на пулю тетки эти могли нарваться, а все-таки не побоялись поползли к заставе с мешком хлеба, чтобы проведать нас!
— Ничего здесь нет удивительного, Алексей Васильевич, — сказал Гласов. — Хорошую, правильную власть народ быстро понимает, вот и держится за нее. Трудовые галичане нас любят и борьбе нашей сочувствуют.
* * *
Лежа в секрете, боец Зикин все еще чувствовал запах хлеба. Он был убежден, что добрую половину тех буханок, которые притащили в мешке женщины, напекла она, его Мирця. Зикин всматривался в густую темноту ночи и представлял себе Мирославу в холщовой подоткнутой спиднице, ее карие смешливые глаза, босые загорелые ноги.
Он мысленно увидел, как склонилась она над корытом с квашней и своими сильными руками месит тесто, то и дело откидывая спадающие на лоб каштановые волосы.
А потом, когда тесто поднялось, она выскочила во двор, нарвала листьев хрена и, устилая ими лопату, раз за разом, быстро отставляя ногу, сажала чуть смоченные водой, обласканные ее мокрыми руками, гладкие караваи на розовеющий от жара, раскаленный под хорошо протопленной печи.
Он представил себе, как уговаривала она мать отнести хлеб на заставу, так как стеснялась сделать это сама, чтобы не обнаружить перед другими тщательно скрываемую тайну их отношений.
Слова Лопатина, переданные матерью, должны успокоить Мирославу…
С такими мыслями всю ночь пролежал в секрете пограничник Зикин. Чем чаще глядел он в сторону Скоморох, тем все ясное вырисовывалось перед ним бесконечно милое лицо его невесты.
Так близко было до ее хаты, но война встала на их пути, и неизвестно, когда придется им встретиться.
* * *
Часу в десятом утра, как только блики солнца заиграли на холодной с ночи воде Млынарки, два маленьких пастуха погнали из Илькович отару овец. Совсем немного оставалось пройти отаре большаком до запасного, дальнего выгона. Уже маячила перед чабанами возвышающаяся на бугре близ дороги хата Никиты Пеньковского. В то время позади послышался рокот автомобильных моторов.
