— Аспид, аспидушка, ну что ты? — голову его обняла, по затылку мужскому жесткому погладила. — Прошлое то уже, только прошлое. Ну что же ты?
— Ничего, — хрипло ответил, — пройдет. Сейчас пройдет.
Ну, пройдет, так пройдет, значит подождать надобно.
— Да уж, потрепала нас с тобой жизнь, — молвила тихо, по волосам черным пальцами проводя.
— Потрепала, — сдавленно согласился он. — Только меня потрепала за дело, а вот тебя за что, понять не могу.
Пожала плечами безразлично, подумала, да и ответила:
— А и меня за дело, аспидушка. Я же не без греха, кто бил — ударяла в ответ, кто на пути вставал — с тем в схватку бросалась, кто в спину плевал — к тому лицом разворачивалась, спуску никогда не давала.
Голову поднял, в глаза мои взглянул устало, да и молвил:
— И что же в том плохого, Веся?
— А что в этом хорошего? — спросила в ответ.
Рука его щеки коснулась, провела нежно, а в глазах горечь медленно таяла, и в синеве просыпалось что-то другое, что-то странное, что-то волшебное, что-то удивительное… и почему-то знакомое.
— Знаешь, — голос его звучал так, что казалось, он души моей касается, — всегда чувствовал себя лишним в этом мире. Всегда. Всю свою жизнь. А теперь, больше не лишний. Теперь к месту.
Слов я не поняла, все в глаза вглядывалась, что-то родное в них углядев, а что понять не могла. От того и не заметила, миг в который глаза такими близкими стали, а к губам мужские губы прикоснулись. И задохнулась я, осознав, что творится-то тут. Да только возмутиться не успела я — вновь обнял аспид, к себе прижал, да так, что голова моя напротив сердца его, губами к волосам прикоснулся да и сказал тихо:
— Ты для любви создана, Веся. Не для битвы, не для того, чтобы ударом на удар отвечать, не для схваток смертельных, где на кону жизнь твоя, а для любви. И любви в тебе столько, что не на одну весну хватит — на тысячу. Ты же всех любишь, цветок мой сорванный, ты любишь всех. Лес свой любишь, всех кто в лесу твоем живет, тех, кто живет по близости, и даже тех, кому помощь нужна, любишь тоже — мимо беды чужой никогда не пройдешь. А войну оставь мне, мое это дело. Я для войны был рожден, война моя стихия, мне и воевать.
Молчала я, слушала, едва дыша, и все понять хотела — это он про навкару сейчас? Не выдержала, спросила:
— Это из-за навкары речи такие?
Усмехнулся, прижал крепче, выдохнул, волос губами касаясь:
— Угу, навкару имел ввиду.
— Аааа… ну ладно, сам с ней воюй, я не против.
— Как прикажешь, госпожа моя, — только по голосу слышно, что смех едва сдерживает.
