Наша дружеская близость началась с переписки и сыграла свою роль в том, что я рано расстался с детскими представлениями о действительности, рано научился думать о таких сложных вещах, как жизнь и смерть, любовь и разлука.
Хорошо помню я тот день, когда написал Бейше первое письмо. Можно сказать, весь аил собрался тогда на праздник Первого мая на холме Бырджыбая. Клуба у нас еще не было, и в праздничные дни, а также и в дни, когда провожали парней на фронт, люди шли на этот холм. Мало того, ходили туда суеверные сельчане совершать моления о дожде во время засухи. Имя Бырджыбая холм получил не случайно. В начале тридцатых годов, когда организовывали колхоз, во время сходки началась настоящая свалка. Кулаки убили учителя Бырджыбая, комсомольца, смелого джигита, отрезали у него голову, насадили ее на заостренный шест и воткнули этот шест на вершине холма. Народ почитал память погибшего героя, пожалуй, больше, чем почитают святые мазары[3]. На холме бывали люди не только по торжественным дням, а и в любое другое время. Поближе к вечеру подымались сюда, опираясь на палки, старики, что присматривали за своими буренками; подымались, освободившись от дневных забот, и те, что помоложе, — послушать новости о войне. Усаживались, поджав ноги, на землю, начинали долгие разговоры. Мы, ребятишки, часто слышали слова стариков: «Разобьют германа, жизнь наладится…», но нам не верилось, что сразу после победы над фашистами наша нелегкая, далеко не сытная жизнь сразу станет иной, совсем хорошей…
В тот майский день, о котором я хочу рассказать, небо было ясное-ясное, солнце заливало землю горячими лучами, запахи трав и цветов кружили головы людям, у которых они и без того кружились от постоянного недоедания; все собрались у холма, сидели на зеленом ковре широкого луга и в напряженном молчании слушали доклад директора школы Мырзалы о войне. Было в то время в обычае давать лучшим ученикам к праздникам понемногу денег, вроде премии, что ли. Так и на этот раз Мырзалы-агай, окончив доклад, прочитал фамилии некоторых из нас, похвалил нас при всем честном народе, а потом вручил каждому денежный подарок. Получив его, я смутился и обрадовался до того, что ничего перед собой не видел, и юркнул было в толпу, но тут старик Чор неожиданно и крепко схватил меня за руку и, ни слова не говоря, повел за собой. Привел на берег арыка, что бежал немного в стороне, и мы с ним сели в тени молодой ивы. Сняв с головы белый как снег калпак, Чор не спеша вытер длинным концом поясного платка набежавший из-под тюбетейки
