, то его отношения с А. Баторием были совершенно иные. Новый правитель поддерживал тесные отношения с коронным канцлером Яном Замойским и польским ставленником в Молдавии Иеремией Могилой. Между тем и тот, и другой принадлежали к числу явных врагов валашского воеводы. Молдавский правитель укрыл в своих владениях целую группу валашских бояр, которые как раз в интересующее нас время обратились к коронному канцлеру с просьбой изгнать Михая из Валахии и поставить воеводой брата Иеремии Могилы — Симеона
[226]. В таких условиях утверждение Батория в Семиградье было для Михая прямой угрозой.
Представляется вполне естественным, что в такой ситуации Михай обратился за помощью к России, с которой начиная с середины 90-х годов он поддерживал оживленные контакты. Так, весной 1596 г. в Москве побывал посол Михая епископ Лука. Вместе с грамотой Федора Ивановича, в которой тот предлагал валашскому воеводе заключить союз «против всех неприятелей», Лука доставил в Валахию кресты, иконы и «вспоможенье» из царской казны, большая часть которого пошла на вербовку солдат в армию Михая[227]. В конце 1597 г. в Москве снова побывало валашское посольство[228]. Наконец, в одном итальянском донесении имеется указание на контакты между Михаем и Борисом Годуновым, относящиеся как раз к интересующему нас времени. В нем указывается, что «Московит послал 12 тыс. казаков[229] на помощь вышеупомянутому Валаху» (т. е. Михаю. — Б.Ф.) и что Баторий беспрепятственно пропустил их через свои земли, чтобы «не подвергать опасности свое государство, так как они говорили, что пройдут, как друзья»[230]. Речь шла скорее всего о поступлении на службу к Михаю запорожских казаков, в организации похода которых в Валахию приняло какое-то участие русское правительство[231]. Логично предполагать, что такому дружественному акту по отношению к валашскому воеводе предшествовало появление в Москве нового валашского посольства, которое информировало царя о создавшемся положении, просило о помощи и заключило с ним какое-то союзное соглашение. Такое предположение хорошо увязывается с дальнейшим ходом событий.
Как бы то ни было, есть основания полагать, что к лету 1599 г. русское правительство уже было в курсе изменений обстановки на Балканах. Зная, какие существовали в Москве представления об общем характере взаимоотношений между Речью Посполитой и державой Габсбургов, нетрудно представить себе, как наступившие изменения были истолкованы русскими дипломатами. Русское правительство, судя по всему, представляло себе дело таким образом, что к незатухающему конфликту из-за польской короны добавилось еще и столкновение интересов обоих государств на Балканах. Вследствие этого отношения между Австрией и Речью Посполитой должны быть окончательно испорченными.
