». В президиуме этого высокого собрания: А. Н. Островский, И. С. Тургенев, Д. В. Григорович, И. С. Аксаков и, конечно, Ф. М. Достоевский. А председательствовал известный переводчик Шекспира и Кальдерона – А. И. Юрьев.
Свое выступление Ф. М. начал словами: «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа… пророческое». Ф. М. начал со слов Гоголя о Пушкине, а пророческое добавил от себя. Ф. М. дал глубокий и всесторонний анализ творчества Пушкина, а самого Пушкина назвал таким же «несчастным скитальцем в родной земле», как и герой Пушкина Алеко. В своей речи Достоевский сделал акцент на очень важной составляющей жизни русского общества. На том, что и поныне является существенным тормозом развития. Интеллигенция русская живет как бы в вакууме, она оторвана от народа. Народ сам по себе, а интеллигенция варится в своем собственном соку. «Добродушие» русского народа – это временно! Ф. М. сказал о том, что либо интеллигенция найдет путь к народу, либо Россию ожидает печальное будущее. Правду жизни интеллигенция должна, прежде всего, искать в себе, «найди себя в себе и узришь правду». Иначе же: «Начнется плач, скорбь, страхи по потерянной где-то и кем-то правде, которую никто отыскать не может…» Ф. М. отметил образ Татьяны Лариной – может быть, в главном произведении Пушкина, – как апофеоз «русской женщины…», который уже не повторялся в нашей литературе. А потом он внес существенную поправку – «кроме разве Лизы в «Дворянском гнезде» Тургенева». Это вызвало слезы умиления у Тургенева и, хотя и временно, но примирило два непримиримых течения русской общественной мысли: славянофильство и западничество. Но главное – эти слова примирили к концу жизни двух великих людей русской литературы – «друзей-антагонистов». Ф. М. отметил важность отношения Пушкина к русскому народу: «Ни один писатель ни прежде, ни после него, – говорил он, – не соединялся так задушевно, так родственно с народом своим, как Пушкин. У нас много знатоков народа между писателями нашими. Писали о нем талантливо, тепло, любовно; а между тем, если сравнить их с Пушкиным, то, право же, это лишь «господа», о народе пишущие… за одним, много двумя исключениями, да и то в последнее время…» Я не филолог и не берусь делать сравнительную оценку народности языка Пушкина с языком многих русских литераторов, говоривших с народом на понятном ему языке, но сказки Пушкина я действительно считаю шедевром народного языка, поднятого на уровень высокого литературного стиля. Не преминул Ф. М. и своего излюбленного почвенничества «Да!.. Пушкин, несомненно, предчувствовал великое грядущее назначение наше. Тут он угадчик, тут он пророк!.. Стать настоящим русским, может быть, и значит стать братом всех людей – всечеловеком… И все это славянофильство и западничество наше есть только одно великое между нами недоразумение. Вся история наша подтверждает это. Ведь мы всегда служили Европе более, чем себе… Наша, после долгих исканий, быть может, задача и есть внесение примирения в европейские противоречия; указать исход европейской душе; изречь окончательное слово великой гармонии, братского согласия по Христову евангельскому закону…» Я не почвенник, скорее прагматик, и, в отличие от Ф.М., считаю, что значительная доля вины в нашей разобщенности с Европой лежит на политиках. Ибо часто нам наше величие служит туманом и мешает отыскать путь единения с Европой.
