Достоевский (и еврейский вопрос в России) | страница 25
Несмотря на все ухищрения, комиссии так и не удалось заполучить от Достоевского ни одного признания, ни одного обвинения в адрес своих друзей по кружку. Более того, желая спасти брата Михаила, который тоже участвовал в заседании кружка, он взял всю вину на себя, чтобы помочь брату, у которого уже была семья, выйти на свободу. Вот его слова, сказанные по этому вопросу: «Я говорю это к тому, что брат познакомился с Петрашевским через меня, что в этом знакомстве я виноват, а вместе в несчастии брата и семейства его… этот арест должен быть для него буквально казнью, тогда как виновен он менее всех». Мы же хотим отметить, что во всей этой тяжкой истории Ф. М. вел себя достойно, честно и благородно. Следственная комиссия была в затруднении в юридическом определении вины Достоевского, в сущности это только чтение запрещенной литературы.
И как судить человека если все, что он делал, как он считал, на пользу Отечества? Вот завершающие слова Ф. М. на заседании следственной комиссии: «Кто не будет виноват, если судить всякого за сокровеннейшие мысли?»
Приговор военно-судной комиссии.
«…за недонесение о распространении преступного о религии и правительстве письма литератора Белинского и злоумышленного сочинения поручика Григорьева, – лишить… чинов, всех прав состояния и подвергнуть смертной казни расстрелянием».
А теперь мое обращение к вам, господа правоверные иудеи, а также продвинутые еврейские патриоты: неужели вы хоть на йоту допускаете, что человек с такой кристальной честностью, честностью перед собой, с богатейшим внутренним миром, способный к признанию даже самых жестоких своих ошибок, мог не любить евреев не за их грехи, а за то, что они евреи? Заблуждаетесь, господа. И если Достоевский заявляет, что он не враг евреев, что он не антисемит, а просто критикует их, критикует, как народ, сам себя объявивший избранным, то следует просто задуматься и, может, убавить чуть избранности, а добавить проницательности во взгляде на свои собственные грехи. У нас еще будет не раз возможность убедиться в честности, искренности, глубокой порядочности Ф.М., в его способности признавать и исправлять свои заблуждения.
А вот то, что он бывает резок, не сдержан, особенно когда его затронут за живое каким – то каверзным вопросом, а то и просто провокационным. Это и сам Ф. М. признавал, и мы еще не раз с этим столкнемся в ходе повествования.
Два описанных выше события: литературной жизни – вхождение в большую литературу и круг литераторов – и участие в кружке Петрашевского, приведшие к краху всей карьеры начинающего литератора, но давшие бесценный тяжелый опыт для всей последующей литературной жизни Ф.М., и послужили вехой – главной ступенью большого интернационального литературного таланта.