А теперь Булька зарыта. Одна. Надо ей что-нибудь подарить. Бегу на грядку, срываю мамины розы, осторожно кладу их на Булькин холмик.
Когда мама узнает, конечно, обрадуется, её девочка не забыла про Бульку.
Присев у Бульки, поглаживаю ладонью по траве, подражая нянькиному напеваю:
– Ты моя! Ты моя! Ты моя!..
Спиной ко мне – нянька и незнакомая женщина; наклонившись над столом, разворачивают какой-то пакет.
Затаив дыхание, подхожу на цыпочках, заглядываю через спины.
Между белыми пеленками и ватой показываются маленькие ножки, затем ручки с длинными, как у лягушонка пальчиками без ногтей… Я с удовольствием рассматриваю сморщенное маленькое личико. Оно поворачивается из стороны в сторону и, вдруг жалобно мяукает.
Подхожу ближе.
– Куда ты? Зачем? Отойди! Вскрикивает нянька и выпроваживает меня из комнаты.
Стою на балконе… Громче и громче заливаются сверчки. Кто-то меня зовет.
Это сосед – Санька.
Через ступеньки спрыгиваю бегу к забору.
В щелочке видны тёмные Санькины глаза.
– У нас девочка! – захлебываясь, шепчу я, подражая нянькиному голосу. – Лягушонок!..
В комнате горит ночник. Нянька опять у девочки.
Мне так жалко себя. Раньше нянька раздевала меня, садилась рядом и пела, пока не засну. Теперь я – никому не нужна.
Недавно у Саньки умер брат. Его положили в гроб и засыпали цветами. Нет, это умер не он. Это умерла я. Лежу в мягком в маленьком гробу. Кругом плачут, нянька причитает:
– И на кого ты нас покинула? Бросили тебя одну, сиротинушку.
Так причитала Санькина мать, когда хоронила сына. Вижу маму, отца – они тоже плачут.
Слезы катятся у меня по щекам и, от жалости к себе, плачу громче. Подошёл отец.
– Ну, что ты, доченька? Что ты, моя джанушка? Захлебываясь от рыданий, бросаюсь к нему.
– Ну, не надо! Не надо! – успокаивает он меня. – Хочешь, я тебе песенку спою? Берёт на руки ходит со мной взад и вперед по комнате. Прижимаюсь к его груди и, вдыхая знакомый, родной запах, трусь о его бороду.
Ветра спрашивает мать:
«Где изволил пропадать? —
Али волны ты гонял,
Али звезды все считал?»
Как хорошо лежать в его сильных руках.
– Ты меня не бросишь? Ты меня любишь? – все еще всхлипывая, спрашиваю. – Спи. Спи, моя ненаглядная! – говорит он.
«Не гонял я волн морских,
Звёзд не трогал золотых. Я дитя оберегал,
Колыбелечку качал…»
А девочка все ещё пищит. Как маленький котенок, подумала я.
* * *
Мама ничего не видит. Об этом сказала нянька.
Нянька прикрикнула на меня, когда я стала капризничать. – Бесстыдница! Мать ослепла – ничего не видит, а ты только кричишь и шалишь.
