Детские годы в Тифлисе | страница 24



Дашка утопла? Значит, я не смогла спасти? Я дрожала от испуга и холода.

– Не стучи зубами, – попросила Лялька. – Мне страшно. И губы у тебя синие.

С трудом встала.

Недалеко на камне сидел Андрейка. Лицо у него было бледное – он осторожно ощупывал свою ногу.

– Ты, как настоящий мужчина, – медленно сказал Андрей-ка и улыбнулся. – Другая девчонка подняла бы крик, а ты сама полезла в воду. Это надо отметить.

Я вспыхнула от неожиданной похвалы.

– Каждый бы сделал так, – небрежно сказала я. – Пошли домой, а то нас хватятся.

Андрейка встал и, громко охнув, снова сел на камень.

– Нога, – сморщился он, – или вывих или растяжение. Ударился о камень, когда тащил тебя. Теперь мне не дойти домой.

Меня охватывает раскаяние. Все это из-за меня. Сразу вспоминаю, что я военачальник, и громким голосом приказываю сидящим на берегу девчонкам, чтобы они помогли отнести Андрейку домой.

Складываем «стульчиком» руки. Прыгая на одной ноге и морщась, Андрейка усаживается на приготовленные носилки, и мы, кряхтя, несём его домой.

В доме суматоха. Мама с Наташей ушли искать нас.

Увидев Ляльку, нянька всплескивает руками и крепко прижимает её к себе. Испуганная Лялька громко плачет, и вдруг у неё начинается рвота. Нянька поспешно раздевает Ляльку и укладывает в кровать. Я тоже стараюсь помочь, но нянька прогоняет меня.

– Уходи на двор! – сердито говорит она. – Ты сама чуть не потопла, и сестру не доглядела. Так её одной зеленью и рвет. Объелась яблоками незрелыми. Вот мы за это и выгоним тебя из дома. Нам такие фулиганы не нужны.

– А Андрейка говорит, что я, как мужчина, – с обидой говорю я, но нянька выпроваживает меня из комнаты.

Обиженная выхожу на двор. Выгонят из дома, как Моть-ку? За что же ее выгнали? Мне хочется плакать, но вспоминаю, что я «мужчина», и сдерживаюсь.

У сарая на чурбаке сидит дед. Волосы у него совсем белые, вымазанные маслом, и кажется, что они прилипли к его голове, которая все время трясется. Лицо в глубоких морщинках, на подбородке тоненькая бороденка. Он с утра до ночи мастерит и поёт «божественное», как говорит нянька.

Я присаживаюсь около него и спрашиваю, что он делает.

– Лыко, внученька, лыко, – говорит он и смотрит на меня маленькими выцветшими глазами. – Вот придет зима, а у меня лапотки готовы, и ноженьки мои старые не будут мерзнуть.

– Да в лапотках неудобно, ты сапоги купи, – советую деду.

– Сапоги кусаются, – качает головой дед. – На сапоги денег целый воз надобно. Бедному человеку на белом свете терпеть надо, а богатому все можно.