— Давят еду?
— Ну да, а как ты хотел? Уничтожение продовольствия — это духовная скрепа. Это линия самоидентификации нации, традиция со времён советской перестройки. А уничтожение гуманитарной помощи — так и вовсе на пользу нашей экономике. Вас, скрепцов, сейчас начни кормить на халяву — так вы совсем охуеете, мухопитомники забросите, землю в контейнеры грузить перестаните. Нельзя вас кормить.
Бабай расхохотался.
— Жалко мне вас, долбоёбов. Вот ты, скрепец — овощ, картофелина в лунке. Живёшь в темноте и не видишь ничего вокруг, и рядом с тобой такие же братцы-овощи, друг на друга похожи. В какого-то Бога верите или в вождя, всё что-то у них просите, молитесь. А им насрать на вас — может, и вовсе нет их? Может, это плод вашей фантазии, не думал об этом? Верите вы только для того, чтоб удобней терпеть было. Вот скажи, скрепец, чем ты от свиньи отличаешься?
— Ну, вообще-то, обидное сравнение.
— А всё же?
— Ну, тем, что я человек: моюсь, работаю, читать умею, головой думаю…
— Жопой ты думаешь, скрепец. Если б головой думал — не грузил бы землю в контейнер лопатой деревянной. От свиньи ты тем отличаешься, скрепец, что хозяин, перед тем, как заколоть свинью, кормит её долго, откармливает. А тебя твой хозяин только пиздит и кормит тебя теми скрепцами, которые чуть раньше тебя сдохли. Ты, скрепец, давно не вершина пищевой цепи. Замкнулась цепь, нет в ней вершины: ты жрёшь опарышей, а опарыши жрут тебя. А до этого ты, скрепец, сам дошёл, своими ногами, потому что думать не хотел. Вы же, долбоёбы как привыкли — чтоб за вас кто-то подумал да рассказал вам так, чтоб понятно было.
— Страшные ты вещи говоришь, Бабай. Тебя сам дьявол послал.
— Хуявол меня послал! Дурак ты. И что обидно, так и подохнешь дураком…
Мы немного посидели, потом Бабай встал, достал откуда-то большую грязную тряпку, намочил в реке и накрыл труп. Двинулись дальше.
Какое-то время шли в молчании, под непрерывный грохот колёс труповоза.
— Бабай, — сказал я, — вот если ты умный такой, то чего ты не мэр или не атаман казачий или хотя бы не председатель? Чего ты трупы возишь?
— Знаешь, скрепец, я и так задолжал вечности. Совесть мне не позволяет уничтожать вас, овощей безобидных. Вообще не хочу принимать в этом никакого участия. А заступаться за вас смысла не вижу — не помните вы добра, как и зла. Вы просто его не понимаете.
— Страшный ты человек, Бабай. Послушал тебя — и как в говне искупался.
Вечером мы свернули в око́лок недалеко от дороги, где среди зарослей клёна, так, чтоб не было видно с трассы, пряталась лачуга, сколоченная из каких-то гнилых досок. Избушка была два на два метра, с низким потолком, который сразу являлся и крышей сооружения. Стены изнутри были обиты коробками. Земляной пол, маленькое окошко, затянутое целлофаном, в углу буржуйка.
