— А если все-таки окажется, что я права?
— Вот что, мать, — произнес он с укором, — вы с родителями Майсары поженили нас тогда, когда мы еще мало что понимали в любви. Кого теперь винить, если Майсара вдруг полюбила?!
— Но теперь ведь поздно уже новые семьи строить.
— Нам что, по сто лет?! — проворчал Кудрат.
— Неужели тебя это ничуть не трогает, сынок?
— Трогает, — на лице его отразилось страдание. — Но что я могу поделать?
— У меня впереди осталось немного, — сказала мать, — если печаль и дальше будет разъедать душу, умру!
— Поживи пока в Байсуне, — предложил Кудрат.
— Сколько это — «пока»? — вздохнула хола.
В глубоком молчании продолжили они путь.
Впереди показались огни Байсуна. С высоты известняковой гряды Аккутал, что опоясывает плато, на котором стоит город, с юго-запада, взору открылось море мерцающих огней — казалось, звезды рассыпались тут. А вокруг высились черные ломаные спины гор, словно бы на своих каменных плечах держащие огромный бархатно-черный свод неба.
— Красота какая! — воскликнула тетушка.
— Город, и этим все сказано, — заметил сын…
Тетушка Зебо любовалась огнями, а мыслями была в далекой юности. И она подумала, что зря уехала из Байсуна.
— Умру, похорони меня здесь, — сказала она Кудрату…
Узбек, если он дитя гор, как правило, — потомственный животновод и виноградарь; рожденный в степях — прекрасный знаток каракульских овец. Ну а тот, кто вырос в оазисе, в душе своей — хлопкороб, хотя по роду занятий может быть кем угодно — учителем, врачом, журналистом. Махмуд, можно сказать, урожденный хлопкороб. С тех пор как он помнит себя, хлопок, белоснежный и пушистый, всегда окружал его. Он возникал строчками бисера на полях весной, затем разливался изумрудным морем, простреленным желтыми и сиреневыми цветами, а осенью плыл по дорогам в прицепах и автомашинах, вздымался белыми бунтами на заготпунктах. О трудностях работы хлопкороба Махмуд знал не из рассказов, а по собственному опыту. Уже начиная где-то с пятого класса, школьники работали в страду на полях. Становясь старше, особенно в студенческие годы, где предстоящая профессия сама предполагала это, он познавал проблемы хлопкового поля, о которых иногда в аудитории, а чаще — на полевых станах Голодной степи, где проходили практику, возникали горячие споры. Потом, работая в газете и встречаясь с опытными хлопкоробами, Махмуд понял, что предметы многих споров студенческой поры были всего-навсего рассуждениями дилетантов, но вместе с тем кое-что в них было и насущным, требовавшим своего решения.
