К тому времени, когда Махмуд пришел в «Восток», Шайманов уже совсем сник и мыслил о себе только как о неудачнике. Он любил пофилософствовать, а предварительно, как правило, подогревал себя с помощью спиртного.
— Вот я и думаю, — сказал он как-то Махмуду, которого зазвал в гости вскоре после его прихода в «Восток», — если верблюд, на котором я еду по жизни, мой красный диплом, то я готов немедленно обменять его на самую маленькую самостоятельную должность, чтобы доказать кое-кому…
— Вы и так самостоятельны, Рахим-ака, — перебил его Махмуд. — Вы — самое ответственное лицо в проведении аграрной политики партии. Вы учите дехкан новейшим методам работы. Напрасно скромничаете!
— Э-э, — махнул Шайманов рукой, — прошлого не воротишь, но иногда, обидно до слез. Ну вот скажите честно, разве я не смог бы руководить, скажем, нашим же совхозом, как Мумин или Базаров? Да если бы мне приказали, я бы горы свернул!
— Наверно, вся суть в том, Рахим-ака, — мягко заметил Махмуд, — что дело надо делать, не дожидаясь приказов.
— Это смотря какое дело. Попробуй-ка внедрить новинку, в твоих действиях сразу подкоп под авторитет усмотрят. Ну а способов избавиться от слишком ретивого работничка — масса.
— А по-моему, — сказал Махмуд, — если каждый специалист — главный агроном, бригадир, тракторист или доярка — будут делать свое дело с любовью, думая о выгоде хозяйства, самому же директору будет легче. У него тогда появится возможность отвлечься от текучки, подумать о перспективах развития хозяйства.
— Руководителей, поощряющих чужие начинания, я что-то пока не встречал, — сказал Шайманов. — А если вы — именно такой, что ж, буду вам первым помощником.
— Я не собираюсь препятствовать инициативе работника, если она направлена на пользу дела.
— Нелегко вам будет, директор-бобо, проводить свои идеи в жизнь. Ведь людей у нас годами приучали совсем к иной практике, — покачал головой Шайманов. — Не думаю, что вы найдете союзников, особенно среди тех, кого искусственно делали передовиками, растили в теплицах кумовства и родства. Но люди не хотят верить этим «искусственникам», ведь баллоны славы надували на глазах народа — где приписками, где лишними гектарами… Тут способов тьма! Спросите, почему молчал? А что я, съел свой разум, чтобы идти против всей этой братии?! У меня, — он указал рукой в дальний угол двора, где на чарпае ужинала семья, — вон их сколько! Махфират, Саодат, Шарафат, Малахат, Санобар, Гульсара, Гульчехра, Гульнара… — Он запнулся, сбившись со счета, и крикнул: — Жена, кто там у тебя после Гульнары?
