– Мать, – прошептал Лукас.
Ирма осторожно завела руку обратно и поднатужилась изо всех сил, поворачивая ребенка. Она до того сосредоточилась, так крепко сжала зубы, что челюсть обозначилась даже сквозь морщины. Она нащупала пуповину и, хотя не могла точно понять расположение плода, сумела повернуть его головкой вниз. От давления на родовой канал схватки усилились, но Анна не приходила в сознание. Лукас поднял ее, чтобы сила тяжести работала на них. Анна весила как кирпичная стена.
Пришло время потуг. Тело Анны повиновалось естественному ходу вещей, но ему недоставало ее воли. Роды грозили затянуться, а ждать нельзя было ни минуты. Сердцебиение ребенка уже не прослушивалось. Ему нужно было срочно помогать выйти.
– Щипцы, Лукас.
– Щипцы? Я?
– Это дело врача. Давай. Ты тянешь, я толкаю.
Ирма навалилась Анне на живот всем весом. Лукас застыл с щипцами в руках, в ужасе, что может повредить головку и вызвать необратимые осложнения.
– Давай, Лукас, ну же, черт побери! Именем короля!
Она толкала, он тянул. Наконец маленькая, мокрая, серая, точно из фланели, девочка выскользнула рыбкой на руки своему дяде. Она не дышала. Он поднял ее за ноги, похлопал по попке – тщетно. Ни звука, ни движения, пуповина вот-вот перестанет качать кислород.
– Мертвая? – спросила Ирма.
– Мертвая.
– Ты знаешь, что делать.
Лукас перерезал пуповину. Иногда маленькие легкие начинают работать, когда внешний приток прекращается. Не на этот раз.
– Проклятье, кровь так и хлещет, – вздохнула Ирма, хлопоча вокруг Анны. – Живо рожай плаценту, или сама за ней полезу.
Она стала мять Анне живот. Потом за тридцать секунд достала послед руками. Стеганое одеяло пропиталось кровью, кровь стекала по краю, капала на пол. Голова Анны покоилась рядом с подушкой: рот открыт, между полуприкрытых век видна полоска белка. Плацента вышла целиком.
– Хвала небесам, – выдохнула Ирма, будто выругалась, берясь за уже приготовленную иглу.
Лукас тем временем положил новорожденную на пеленальный столик. Он вытер ее досуха, стал растирать – без толку. Попробовал искусственное дыхание. «Пять вдохов, – говорила Ирма, – больше пяти не делай». Ничего. Он продолжал нажимать на грудь большим пальцем. У него было двадцать минут. Потом поздно. Прошло семь, восемь. Лукас вспомнил Марселина на дне шлюпки – чуть не утонувшего марсового. Его он смог вернуть к жизни. Так неужели не выйдет с племянницей? С совсем новеньким сердцем? Чего оно ждет, почему не стучит?
