В Польшу и в западные губернии были двинуты войска. В Царство Польское назначен был наместником граф Берг, в Вильну послан был всевластным диктатором М. Н. Муравьев, и восстание было в несколько месяцев совершенно подавлено. Это было тем легче для русских войск, что простой народ, крестьяне, только что получившие перед тем свободу, не только не участвовали в мятеже, но открыто стали на сторону законной власти и много даже помогали отрядам русских войск при преследовании и разбитии банд, скрывавшихся в громадных лесах Польши, Литвы, Белоруссии и Волыни.
При подавлении восстания было немало, конечно, пролито крови с обеих сторон и немало учинено жестокостей. Поляки немилосердно казнили всех, кого подозревали в измене, часто ошибочно, иногда казнили даже безоружных и беззащитных стариков и женщин, нескольких священников и старообрядцев, заподозренных в услугах русским войскам; в Горках раненых русских солдат (из местной инвалидной команды) брали за руки и за ноги, раскачивали и кидали в середину горящих домов. Русские одинаково казнили жандармов-вешателей и расстреливали главных начальников банд, взятых с оружием в руках, а равно и всех тех бывших русских офицеров, которые дезертировали в леса, в польские отряды, из рядов армии.
Как только были разбиты и уничтожены главные отряды польских повстанцев, и мятеж утратил уже свой общий характер, русское правительство, не желая далее проливать кровь своих подданных, объявило 12 апреля 1863 года всеобщую амнистию всем, кто сложит оружие до 1 мая. Газета «Час» получила, по словам г-на Козьмяна, депешу об этой амнистии в тот же день в следующих выражениях: «Манифест императора Александра дает полякам амнистию с условием сложить оружие до 1 мая (старого стиля)[79]. При этом, государь обещает продолжать организацию Царства Польского, начатую маркизом Велепольским».
Тут, кажется, и должно бы было покончиться восстание… Сам Козьмян находил, что эта амнистия «представляла собою в данном случае ниспосылаемый Провидением исход из плачевного, почти отчаянного положения»… Между тем, нашлось очень немного истинно мужественных людей, как граф А. Потоцкий, которые настаивали на принятии амнистии. Но их не слушали, – и тогда Потоцкий в порыве красноречия кинул в лицо «непримиримым» краковского Комитета следующую фразу: «На ваши головы упадет вся кровь, которая отныне будет пролита!» – и ушел из собрания…
В тот же день вечером в редакции «Часа» была получена другая телеграфическая депеша тайного польского «правительства» из Варшавы, гласящая, что «ноты держав посланы в Петербург». Было ясно, что эта депеша, извещающая о нотах, которые в то время еще не были посланы, хотела парализовать доброе впечатление, произведенное манифестом, объявляющим амнистию, и не допустить окончательного прекращения восстания и примирения поляков с русскими, – и коварная цель была достигнута: в особом «прибавлении» к газете «Час», вышедшем в тот же день вечером, были помещены обе телеграммы рядом: одна сообщала о высочайшем манифесте, а другая – об отправлении в Петербург нот европейских держав… а на другой день, в следующем номере той же газеты, появилась, по словам г-на Козьмяна, статья, «нисколько не отступавшая от старого гибельного направления и указывающая на повод, по которому, очевидно(?), хочет дать амнистию русское правительство, на связь ее с посылкою нот и возлагающая все надежды на дипломатическое вмешательство держав». В этой статье между прочим говорилось:
