”, – прибавил он».
«Наконец, Водзицкий виделся с человеком, пользовавшимся наибольшим доверием Наполеона, с человеком, перо которого чаще всего выражало мнение самого императора, – с его личным секретарем Моккаром. Он подтвердил во всей полноте то, что Водзицкий только что услышал от государственного министра, графа Валевского, но при этом Моккар еще в более ярких красках представил ему необходимость продолжения восстания и с еще большей выразительностью сказал: “Etendez l’insurrection territorialement, car cela peut influer sur les limites dans les quelles la reconnaissance des droits nationaux sera exigée et comprise”[75]».
Так как князь B. Чарторыйский в первую свою аудиенцию у Наполеона не добился разрешения главного вопроса относительно продолжения восстания, то он вскоре же имел возможность говорить с императором еще раз и, желая непременно узнать его мнение, прямо спросил: «Думаете ли, Ваше Величество, что продолжение восстания еще необходимо?» – «Да, – ответил император, – и я даже уполномочиваю вас сказать “да!”»…
Принц же Наполеон (Плон-Плон) пошел еще далее. Во время разбирательства в сенате петиций, касающихся польского вопроса, начатого 17 марта (1863), принц произнес длинную и красивую по своей форме речь в пользу Польши и заключил ее следующими словами: «Печально было бы советовать Польше прекращение восстания, так как обстоятельства теперь особенно благоприятны: император в расцвете лет и гения своего, а имя Франции пользуется в настоящую минуту громадным авторитетом. Пришло время действовать. Действуйте поэтому как можно скорее! Каким образом? Не знаю, не могу этого знать, но действуйте. Восстание будет продолжаться, если его будут поощрять. Пусть император делает, что хочет. Жребий брошен; всякий пусть повинуется голосу своей совести. Что касается меня, то я уверен, что дело, за которое принялся император, окончится благополучно».
Вот какие авторитетные уста бросали искры в пороховой погреб легковерной польской нации!.. И несчастная нация слепо поверила этим политическим авантюристам и начала «действовать». Посыпались телеграммы и корреспонденции в парижские и венские газеты о поголовном, будто бы, восстании народа в русской Польше и Литве, о постоянных сражениях и победах, одержанных над русскими войсками… «Победы» эти были иногда настолько невероятны, что им не верили даже сами поляки, когда им приходилось читать о них! Так, например, однажды вышел такой забавный случай, рассказанный Козьмяном: когда он прибыл из Кракова в Париж и зашел в отель «Ламбер», то в это время как раз была получена в отеле телеграмма, извещающая о большой победе, одержанной польскими войсками. Клячко прочитал эту телеграмму (из Кракова) вслух Козьмяну и спросил: «Возможно ли это?» – «Да, – ответил Козьмян, – коль скоро не я выслал эту телеграмму…»
