Из отеля «Ламбер» пришло распоряжение, чтобы начинали и по возможности долее поддерживали войну. Полуправительственные парижские газеты и даже «Moniteur» старались придавать повстанцам энергию и стали помещать о событиях в Польше очень подробные известия и разбирать действия поляков с большой снисходительностью. Наконец, сам Наполеон и его правительство, как оповестил комитеты отель «Ламбер», стали высказывать совершенно иное, чем до сих пор мнение о восстании: они открыто выразили убеждение, что оно послужит к поднятию польского вопроса. Дипломатические действия уже начаты. Французское правительство сделало первые шаги в Берлине по случаю конвенции. «Существование восстания, – говорилось в письмах отеля, – необходимо для благоприятного исхода начатого дела и для успешности переговоров». Затем стало известно, что князь Владислав Чарторыйский был лично у императора Наполеона и беседовал с ним. В словах последнего видна была нерешительность, но он не был против восстания и дал понять, что деятельность его будет зависеть от Англии и Австрии, к которым он, правитель Франции, и обратился с вопросом по этому делу».
Для большего убеждение поляков в необходимости открытого восстания отель «Ламбер», по рассказу Козьмяна, требовал, чтобы к ним в Париж выслано было особое уполномоченное от комитетов лицо, которое бы могло убедиться de visu et auditu[73], каковы шансы на внешнюю помощь и поддержку. Таким уполномоченным лицом был избран Людовик Водзицкий, и вот рассказ Козьмяна об этой миссии.
«Водзицкий прибыл в Париж в минуту, если можно это сказать, удачную, даже самую подходящую для нашего дела: именно тогда происходили серьезные переговоры между державами. Наполеон и его правительство были воодушевлены лучшими надеждами и желанием помочь полякам. Это желание уже поддерживалось в то время содействием Англии, а в особенности Австрии. Водзицкий был в отеле «Ламбер», а также у французских министров, имевших преимущественное влияние на внешнюю политику – у графа Валевского и Друэн-де-Люиса, и виделся с доверенным лицом и секретарем императора Моккаром. Всюду и от всех он услышал то же самое, а именно, что еще ни разу со времени раздела Польши последняя не имела больше шансов на помощь со стороны Европы, чем теперь. Министры поддерживали и распространяли это мнение и до некоторой степени наталкивали на него тех, кто, по их мнению, не должен был оставаться равнодушным к их словам. Вряд ли нужно прибавлять, что главным содержанием их разговоров с Водзицким была необходимость поддерживать восстание. Граф Валевский особенно долго беседовал с Водзицким, объяснил ему положение дел и указал на необыкновенно благоприятные условия решения польского вопроса в данное время: “Правительство, – говорил он, – вступило в переговоры с Англией и Австрией для того, чтобы начать действия, первым из которых будет предъявление России требования дать Польше то устройство, которое было в 1831 году, и при том расширить территорию… В случае отказа Польша будет объявлена независимой, и на престол ее взойдет эрцгерцог австрийский”. “Для исполнения этого, – говорил Валевский, – необходимо, чтобы восстание не прекращалось, необходимо, чтобы оно получило характер общенародный и было очищено от революционной окраски: Faites durer et faites élargir les limites de l’insurrection
