жителям других частей Польши не только никто не ставил в упрек, что они не торопились жертвовать своею жизнью и имуществом, – напротив, все признавали, что благоразумие и истинный патриотизм повелевают не обрекать всех польских сил на верную гибель в этом мятеже, который никоим образом не может послужить к освобождению отечества, так и теперь мы советуем, прежде чем примкнуть к восстанию, хорошенько подумать, может ли это принести пользу нашему общему делу или нет? По нашему мнению, Галиция только тогда может и должна примкнуть со всеми силами к мятежу в Конгрессовке, когда последний, не имеющий в настоящее время большого значения, сделается всеобщим, то есть, когда в нем примут участие все классы населения, в особенности, если к нему хотя отчасти присоединятся крестьяне или же если хотя сколько-нибудь изменятся внешние обстоятельства: главным образом, если в России произойдут более значительные волнения среди крестьян и в войске или же, если весной (1863) вспыхнет война на Востоке, потому что то и другое должно будет отвлечь значительную часть русской военной силы; выступив же против всей ее массы, мы не можем питать ни малейшей надежды на успех. Но мы должны признать, что все эти необходимые условия восстания могут наступить скоро, а потому мы не осуждаем его, а только напоминаем, что долг каждого патриота – ждать и в то же время немедленно приступать к приготовлениям, которые в случае надобности немедленно примкнуть к мятежу в Конгрессовке дадут нам возможность оказать могущественную и деятельную помощь».
Этот в высшей степени интересный «акт», изданный в Львове 4 февраля 1863 года, довольно рельефно обрисовывает не только то выжидательное положение, которое приняли львовский и краковский комитеты относительно начавшегося уже в русской Польше открытого мятежа, но и те несбыточные мечты и расчеты, которые, по-видимому, питали все вожаки и главари восстания по части ожидаемых бедствий и смут внутри самой России…
* * *
Все более благоразумные и опытные люди в Польше и Литве не одобряли террора, установленного тайным правительством в Варшаве, а равно злоупотреблений и самовольных экзекуций, коим подвергали очень часто – по доносам и ошибкам – совсем неповинных людей. Сам автор книги, г-н Козьмян, находил в то время, что было трудно, почти невозможно, с расчетом на какой бы то ни было успех защищать сторонников идеи о восстановлении Польши в границах 1772 года; а между тем, этот «народный догмат» был лозунгом, основанным на совершившемся факте только что объединенной Италии, и этот лозунг был на знамени взбунтовавшейся Польши и у всех руководителей восстания.
