* * *
В Калуге было одно высокопоставленное лицо, к которому старый Шамиль был особенно расположен, – это был губернский предводитель дворянства Щукин. Причины особенной симпатии бывшего кавказского владыки к этому почтенному человеку заключались в том, что сын г-на Щукина и старший сын Шамиля, Джемалалдин, воспитывавшийся в России, не только служили в одном уланском полку, но были еще и очень дружны между собою. Вот это обстоятельство, в связи с тою любовью, которую имел Шамиль к своему так безвременно умершему сыну, а равно и с тем уважением, которое внушала к себе самая личность Щукина, и были причиною, что Шамиль стал открыто выражать свое особенное расположение к предводителю калужского дворянства и даже пожелал присутствовать в дворянском собрании еще раз – именно в последний день выборов, когда дворяне должны были избрать губернского предводителя, на каковую должность вновь баллотировался Щукин. Шамиль, как рассказывали, очень волновался и беспокоился за участь своего «кунака», чтобы его не забаллотировали, и был чрезвычайно доволен, когда по подсчету белых шаров Щукин оказался избранным и приветствуем громкими криками одобрение со стороны дворян.
Но эта же приязнь Шамиля к отцу друга и товарища его покойного сына послужила поводом к некоторому огорчению для имама. Все дело вышло из-за фотографии. Семейство Щукина, то есть дамы, познакомившись с дамами семейства Шамиля, подарили им свои фотографические портреты и пожелали, конечно, получить взамен их фотографии. Но это по мусульманскому обычаю оказалось невозможным, так как мужчина не должен видеть лиц жен и дочерей и магометан, исключая самых близких родных – отца, мужа, братьев. А между тем, фотографии «дам» семейства Шамиля желали иметь в Петербурге многие великие княгини, и это дело надо было во что бы ни стало устроить. И вот пристав Шамиля А. И. Руновский, переговариваясь с фотографами, придумал следующий компромисс: снимать взялась жена одного из калужских же фотографов… Шамиль, бывший вообще против снятия и ставивший ранее главным препятствием магометанский закон, должен был, скрепя сердце, согласиться, и, таким образом, были сняты обе жены имама, две его снохи и одна замужняя дочь, жена Абдуррахима.
Но накануне дня, назначенного для снятия фотографии, в семействе великого имама произошла маленькая драматическая сцена, во время которой было пролито немало слез любимою и преданною женой Шамиля – Шуаннат (или Шуаннет), пленною христианкой, обращенной потом в мусульманство. Дело в том, что для фотографии следовало, конечно, одеться понаряднее, и по этой части дамы Шамиля имели все необходимое; но им хотелось иметь на себе во время снятия портретов еще и бриллианты… И вот одна из супруг, Зейдат, имела эти бриллианты, а Шуаннат – нет; то есть бриллианты эти, отобранные горцами от пленных княгинь Чавчавадзе и Орбелиани и доставшиеся женам Шамиля, были впоследствии, во время взятия Гуниба русскими войсками в 1859 году, разграблены самими же приверженцами Шамиля во время всеобщей паники и суматохи в конаке имама. Но хитроумная Зейдат, предвидя неизбежный погром, сумела припрятать принадлежащие ей драгоценности в платье и шальвары, которые в тот роковой день на себя надела, а преданная и любящая Шуаннат была занята лишь судьбою мужа и готовилась разделить с ним его участь, то есть смерть, каковую легко можно было ожидать
