На следующий день после вселения я и Блейр, возжелав римских зрелищ, вызвали на сцену «самого последнего диктатора Рима» и вдруг увидели перед собой ребячливую старую деву с привлекательным и болезненным лицом, капризными птичьими жестами и беспрестанным чередованием доброты и раздражительности. Было около шести, когда мы вошли в ее гостиную в Палаццо Барберини и застали там общество из четырех дам и одного джентльмена, чопорно сидящих подле стола и разговаривающих по-французски. Мадам Агоропулос радостно вскрикнула при виде Блейра, этого рассеянного школяра, к которому она так привязалась; мисс Грие вторила ей. Осторожная миссис Рой холодно ожидала до тех пор, пока разговор не коснулся наших родственных связей, и лишь после этого смягчилась и улыбнулась. Испанский посол и его жена удивлялись тому, что в Америке могут обходиться без титулов, посредством которых только и можно безошибочно определить чью-либо личность. Маркиза чуть вздрогнула при вторжении двух вульгарных молодых «краснокожих» и начала произносить, предварительно составляя в уме, неуклюжую французскую фразу, за которую тут же попросила извинить ее. Разговор порой судорожно оживлялся, блистая правильностью, как и всякая речь на чужом для каждого из говорящих языке.
Неожиданно мое внимание привлекла напряженность, возникшая в гостиной. Я почувствовал шевеление интриги, будучи не в состоянии составить хотя бы отдаленнейшее представление о происходящем. Мисс Грие старательно изображала детскую болтливость, но в действительности оставалась совершенно серьезной, и миссис Рой тут же приняла это к сведению. Суть эпизода сводилась к типичному для Рима, хотя и не очень запутанному примеру торговли влиянием со свойственным для нее проникновением в религиозную, политическую и семейную сферы жизни. В свете информации, которую получил позже, я обращаю ваше внимание на то, чего миссис Рой добивалась от мисс Грие и чего ждала сама мисс Грие.
У миссис Рой были узкие глаза и ротик, словно только что отведавший хинина. Когда она говорила, ее серьги позванивали над худыми ключицами. Она была католичкой, а по политическим взглядам — «черной» из «Черных»[5]. Во время своего пребывания в Риме она занимала себя тем, что доводила запросы определенных американских филантропических организаций до внимания Папы. Злые языки приписывали ее благим усилиям самые разнообразные мотивы, из которых наименее постыдным было желание получить титул графини Папского Доминиона
