Но постепенно руки выпрямляются… К концу третьего года скитания по промзонам он обнаружил себя контролёром качества на заводе по изготовлению лопастей для аэротурбин. Работёнка была непыльная, сидячая, но очень и очень нудная. Ему притаскивали штабель паллетов с лопастями, и он проверял с помощью различных измерительных инструментов их габариты. Когда заканчивался один штабель, на его месте тут же вырастал другой. Пока он проверял, манипулируя инструментами и деталями с ловкостью фокусника, мимо периодически проходил начальник цеха и торопил: «Маэ́р-маэ́р!»[19]
И так двенадцать часов подряд с тремя небольшими перерывами. У Молодого Человека ослабло зрение и тонус стенок кровеносных сосудов в малом тазу; часть зарплаты уходила на глазные капли и антигеморроидальные свечи.
Ни о каком писательстве он даже не вспоминал… Даже думать во время такой работы было невозможно; мгновенно терялась концентрация и измерения получались неверными. А пропустить неправильную деталь – это косяк страшный. Кроме того, что ты подвергаешь опасности жизни людей, которые полетят на самолёте, в турбине которого будет неправильная лопасть, ты ещё и подставляешь своего непосредственного начальника и всех его начальников до самого верха, и в итоге подрываешь авторитет самих небожителей – владельцев завода. Последнее – прямо-таки грех смертный.
Так прошло ещё пять лет.
Уже Не Такой Молодой Человек научился-таки писать на работе. Переходил в режим ро́бота, когда его руки и глаза делали рутинную работу автоматически, практически без ошибок, тогда освобождалась часть сознания для продумывания текста. Потом заносил текст в телефон во время перерыва или в туалете. На выходных собирал и связывал между собой кусочки. В таком режиме, за несколько месяцев у него получался небольшой рассказ.
Такой скудный поток психопродукции не давал развития литературной карьере.
Уже Не Такая Новая Жена, заявила, что выходила за подающего надежды писателя, а не за заводского контролёра, что любви давно нет, и что он испортил ей лучшие годы, и ушла к местному, не говорящему ни слова по-русски плюгавому почтовому клерку, который, работая в два раза меньше, получал в четыре раза больше, чем Не Молодой Уже Человек.
На этом месте черновик закончился, и Малыш наконец вырубился.
Проснулся он в состоянии глубокой алкогольной интоксикации – от этого биочип не избавлял… Хозяин дрых, на посторонние раздражители не реагировал и выводил носом такие рулады, что, кажется, не собирался приходить в сознание ещё очень долго. Малыш поправился остатками тёплого, подвыдохшегося виски. Половину он по-братски тормознул Бронфельду. Положил черновик «Лёвушки» у изголовья автора, поставил бутылку сверху и захлопнул за собой дверь.
