Малыш знал, что «Хаваль аль а’зман» дословно означает «Жалко времени», но в речи, в зависимости от интонации, хотя и могло быть простым сожалением о потерянном времени, но чаще могло означать всё, что угодно: от «Это возмутительно!» до «Как замечательно!». А «бен зона» – то есть «сын шлюхи» для израильтянина, как «сука» для русского – часто ничего незначащее междометие. Однажды он слышал, как женщина из соседнего дома кричала своему отпрыску: «Шмуэль, бо ба байта, бен зона!», то есть «Шмуэль, иди домой, сын шлюхи!» Присутствие женщин или детей абсолютно не смущает этих людей, если захочется щегольнуть обсценной лексикой. Они как американцы, которые абсолютно не стесняются «фа́ков» и «би́чей» в любом окружении, будь то королева английская с внуком. А «мо́тек», то есть «сладкий»? Он поначалу настораживался, когда слышал это обращение применительно к себе, пока не понял, что оно в большинстве случаев не имеет гомосексуальной коннотации…
Похвалив друг друга, старики принялись воздавать должное еде, которую им принесли на шкворчащих, дымящихся сковородах.
В углу, на диванах, расположились две молодые пары. Они были ярко одеты и говорили по-испански. Малыш включил режим художественного перевода для этого языка.
– А что же вы хотите от народа с такой жестокой историей? – удивлялся один из парней.
– А у какого народа она не жестокая? – хмыкнула девушка с ним рядом.
– Да полно́ таких… Возьмите хоть африканских каннибалов! – предложил второй парень.
Малыш было заинтересовался, но выяснить, какой именно народ имеют в виду испанцы, он не успел – явился Лев Бронфельд. И он был не один. Накануне Бронфельд интересовался, нет ли у Даниэля каких-либо предубеждений против общения с арабами. Даниэль заявил, что имеет полное право оскорбиться в ответ на подобное предположение. Бронфельд умолял его не делать этого и пообещал познакомить с одним «очень интересным человеком». К этому моменту их литературно-гастрономические вечера продолжались уже почти три месяца. Фонтан красноречия Бронфельда с каждой встречей бил всё слабее: литературных тем в разговорах становилось всё меньше, а гастрономических всё больше.
Малыш поднялся с места, чтобы поздороваться.
– Знакомьтесь! – писатель был возбуждён и весел. – Амир – Даниэль, Даниэль – Амир.
Малыш пожал крепкую сухую руку. Араб в отличие от писателя был напряжён, улыбался формально. Лет ему было что-то около тридцати. Был он худ, небольшого роста и довольно симпатичен, даже красив по-своему, по-восточному. Малыш ни за что не отличил бы его от еврея, если бы не знал, что тот совершенно противоположной национальности.
