— Говорят, есть иноземная бумага у тебя? — глазки у святого отца ту же забегали, как у пойманного вора. — Не бойся, в накладе не останешься, — с этими словами я выразительно потряс кожаным кошельком-мешочком, содержимое которого сразу же отозвалось приятным звоном. — Все, что у тебя есть возьму.
«Ого-го, как ты друг любезный возбудился! Видно, за деньги и Родину продашь». Заинтересованно засопевший толстячок, быстро оглядевшись по сторонам, махнул рукой в сторону небольшого и хлипкого на вид шалаша. Забравшись внутрь, я старался не дышать, опасаясь, что это все вокруг меня сейчас развалится.
— Смотри, княже, вот она родимая, — старик выкопал из-под земли плотный сверток и водрузил его себе на колени. — Гишпанская бумазея, ни чета нашему пергаменту. Как молоко бела, — он развернул овечью шкуру, вытаскивая на свет десятка два криво обрезанных светло-серых листа. — Баская бумазея, — нахваливал он товар, гладя верхний лист скрюченными заскорузлыми пальцами. — Весточку своей любушке напишешь на такой бумазее, она и рада будет…
Мне же выбирать было не из чего. Эти непонятно как оказавшиеся у священника листы испанской бумаги были для самым меня настоящим спасением — моим шансом исполнить поручение царя и, как можно скорее, добраться до Москвы.
— Дам шесть полновесных золотых дирхема, старик, — я отсчитал прямо на бумагу шесть тускло блеснувших желтым кругляшей. — И вот еще что…
Мой блуждавший по скудному убранству шала взгляд вдруг задержался на парочке липовых дощечек с какими-то рисунками, что скромно притулились рядом с небольшими глиняными кувшинчиками. «Что это? Дощечки какие-то… Рисунки, вроде. Рисунки! Б…ь, рисунки!». Мне вдруг пришла в голову совершенно безумная идея о том, как мне возвратиться домой. «Зачем мне рваться в Москву? Вдруг та икона окажется пустышкой? И что потом? На запад? Искать да Винчи, Веласкеса? Черт, один уже того, умер, второй, наоборот, еще не родился… Надо просто найти хорошего художника, который мне нарисует картину-портал. Не получиться, найду другого, третьего, четвертого! Не поможет, найму на западе лучшего…».
— Старик, в этом кошеле больше полусотни таньга. Видишь? — я дал ему заглянуть внутрь, где поблескивало целое состояние. — Я дам еще столько, если ты нарисуешь мне картину, — старика аж затрясло от жадности; и в какой-то момент мне даже показалось, что его вот-вот удар стукнет. — Такую, чтобы как живая, чтобы настоящая, — тот завороженно смотря на деньги, закивал головой. — Понимаешь? Чтобы пробирало… Знаешь, что нарисуй мне…
