Адмирал Вселенной | страница 34
Дома после обеда он сказал матери:
— Пойду к Вале, будем делать уроки вместе.
— Иди. Валя мне очень нравится — серьезный мальчик.
— Мне он тоже нравится.
— А что это за девочка?
— Какая?
— С косой и синими глазами.
— Ляля, — сказал Сергей и потупился.
— Хороша. Наверное, в нее все мальчишки влюблены.
— Мне-то что за дело.
Мария Николаевна засмеялась.
— Иди занимайся. Я довольна, что ты не убиваешь время на аэропланы.
Сергей, воровато оглядываясь на окна, понесся к Хлебной гавани.
ИЗ ОГНЯ ДА В ПОЛЫМЯ
Алатырцев был из Рязанской губернии, он широколиц, конопат и белобрыс. Красавцем его никак не назовешь, но общее выражение удали и жизнерадостности первыми обращали на себя внимание и очаровывали. Алатырцев покорил и Сергея, хотя ничего особенного не сказал и не сделал, а просто явился и зарядил всех своей радостью и доброжелательностью.
Алатырцев прекрасно летал, и его узнавали по полету. Он один, кроме Шляпникова, умел сажать гидроплан идеальным образом — на редан. Но если Шляпников никогда не выходил за пределы грамотного полета, то Алатырцев позволял себе некоторые отклонения от инструкции.
Сергей увидел его и поздоровался.
Раздалась команда:
— Давай на спуск!
Сергей пристроился к палубной команде. Выкатывали «Бубновый туз» — гидроплан Шляпникова.
— Ну-ка вздрогнули хором! Пошел-пошел-вали!
Гидроплан съехал по скату и плюхнулся в воду, как утка.
— Поедешь со мной, Сережа? — спросил Алатырцев.
— Конечно.
— Вася, Сережа хочет бубличка. Покрутить штурвал хочет.
— У Бржезовского нет механика, — сказал Долганов. — Может, Шляпников пустит Серегу.
— Ругаешь меня, Вася, а сам тоже потакаешь нарушению инструкций. Взять пацана для центровки — это еще ладно, но работать — ты меня извини.
— Сделают кружок и сядут. Ничего страшного. Как ты думаешь, Сергей?
— Я тоже думаю, что ничего страшного.
Выкатили «Трефовый туз» Бржезовского.
В ангаре было шесть гидропланов. Когда-то их было четыре, и каждый владелец взял себе неофициальный личный знак — карточную масть: по масти можно издали видеть, кто летит, а не вести сомнительные разговоры о «почерке» полета. Появление двух новых аппаратов потребовало изобретения двух новых знаков: Алатырцев изобразил на борту индейца, а Иванов — руку с факелом. Эти знаки украшали самолеты до появления высшего командования, которое, как известно, не потерпит анархии.
Шляпников и Бржезовский вышли за волнолом. Летела морская пыль, от которой губы делались солеными, слышалось сквозь шум мотора кипение воды под форштевнем. Бржезовский поглядел на Сергея — тот кивнул в ответ. Начали взлет.
