— Ну-с, будущий доктор, — улыбнулся Феликс, — а я ведь без денег.
Стась кивнул. Он знал, что у Дзержинских большая семья — кроме Феликса, еще четыре брата: Станислав, Казимир, Игнатий, Владислав, и три сестры: Альдона, Ядвига, Ванда, что почти все они учатся и живется им очень трудно. Стась знал и то, что Феликс перестал давать уроки, но где он бывает, почему вдруг у него не стало времени даже на то, чтоб подрабатывать, — спросить не решался.
— На кофе и булочки у меня хватит, — ответил Стась, — если ты не вздумаешь кутить, будущий, будущий… Кто ты в будущем, Феликс?
Дзержинский не ответил. Есть два слова, которыми он мог бы ответить на вопрос Стася, — борец и революционер. Но ему не хотелось произносить их здесь, в кафе. Да и вообще разве говорят об этом так просто? Феликс почему-то подумал, что уже очень давно не бывал в кафе, хотя раньше любил бывать тут с товарищами по гимназии или братьями. В кафе ходили многие: гимназисты старших классов, студенты, молодежь. Ходили не ради кофе, не ради пирожных. Часами просиживая над одной чашечкой кофе, говорили о будущем, спорили, обсуждали книги. Кафе для многих было чем-то вроде клуба. И сейчас нередко здесь можно было услышать споры, увидеть раскрасневшиеся, разгоряченные лица. Но Феликс уже не бывал тут. На окраинах, в рабочих кварталах, на улицах, где жили ремесленники, не было кафе. А именно там все свободное время теперь проводил Дзержинский.
В полутемном подвале, в бедной квартире рабочего или в кабачке собирались ткачи и сапожники, кожевенники и металлисты, чтоб послушать молодого человека с горящими глазами. Они никогда не слышали о Марксе и Энгельсе, не имели никакого представления о «Коммунистическом манифесте» и, наверное, очень удивились бы, узнав, что юноша, говорящий о простых, всем понятных и всех волнующих вещах, знакомит их с великой наукой — марксизмом.
Не меньше удивилось бы и гимназическое начальство, узнав, чем занимается ученик восьмого класса Феликс Дзержинский. Да, Феликс был на плохом счету, потому что не боялся говорить открыто о гимназических порядках. Дзержинский был почти уверен, что по окончании гимназии не получит свидетельства о благонадежности, хотя настоящих фактов, к которым можно было бы придраться, у гимназического начальства не было. О, если бы они узнали хоть самую малость! Наверное, в ту же минуту начальство сделало бы все, чтоб передать его полиции. И как торжествовал бы тогда преподаватель русского языка со странной фамилией Рак, издевавшийся над учениками — поляками, белорусами, литовцами и не раз получавший отпор со стороны Дзержинского. Как обрадовался бы учитель немецкого языка, не раз требовавший на педагогических советах немедленно исключить Дзержинского из гимназии за дерзость.
