— Управимся, — сказал Эндриан Хэрни. — Не труди на этот счет свою хорошенькую головку. Думаю, мне известны ходы во все пансионы.
Два дня спустя школа проснулась под знаком «Херни!».
С трех часов утра и до половины шестого Эндриан, а вместе с ним Том, Хэрни и Сэмпсон, руководствуясь нарисованными Эндрианом картами и данными им инструкциями, проникали в пансионы, оставляя экземпляры журнала в кабинетах, комнатах отдыха, библиотеках и — целыми стопками — у подножия лестниц. Никто их не увидел, и они никого не увидели. К завтраку все четверо спустились, изображая такое же удивление и волнение, какое журнал вызвал во всех прочих.
В самой же школе, еще перед утренней молитвой, они присоединились к стайкам учеников, толокшихся в колоннаде перед досками объявлений, обменивавшихся мнениями о содержании журнала и строивших догадки насчет его авторов.
Эндриан напрасно тревожился, что изысканность сочиненного другими затмит его статью. Присущий ей разнузданный популизм оказался школе куда интереснее, чем темная педантичность Хэрни и Сэмпсона или агрессивность безудержного слога Тома. Самые возбужденные разговоры этого дня вертелись вокруг личности С.-Г. Паслена. Где бы ни оказывался Эндриан, он всюду слышал цитаты из своей статьи.
— Эй, Марчант, может, сыграем по-быстрому в крекер?
— Они могут укоротить ваши волосы, дети мои, но не могут укротить дух. Мы побеждаем, и они это знают.
— Школа — не прихожая реальной жизни, она и есть реальная жизнь.
— Пассивное сопротивление!
— Давайте составим свою программу. Провалим их экзамены, но выдержим собственные.
Ничего подобного школа еще не видела. На утренней одиннадцатичасовой перемене в буфете только о журнале и говорили.
— Ну давай, Хили, признавайся, — сказал Эндриану уплетавший сливки Хейдон-Бейли, — это же твоих рук дело, правда? Все так говорят.
— Странно, а меня уверяли, что твоих, — ответил Эндриан.
Невозможность объявить во весь голос о своей причастности к происходящему наполняла Эндриана мучительным разочарованием. Хэрни, Сэмпсон и Том радостно довольствовались безвестностью, Эндриану же требовались овации и признание. Даже насмешки и злобное шипение и те сошли бы. Он гадал, прочел ли Картрайт его статью? Что он о ней думает? Что думает о ее сочинителе?
Эндриан внимательно приглядывался к реакции людей, которых обвиняли в том, что они-то и есть авторы журнала. Он всегда старался усовершенствоваться в тонком искусстве вранья, и наблюдение за теми, кто говорит, когда на них нажимают, чистую правду, было в этом отношении чрезвычайно полезным.
