— Ладно, а я не сказал. Вернулся сюда, подрочил немного и прикончил книгу.
— «Голый завтрак»?
— Ага.
— И что скажешь?
— Дерьмо.
— Ты говоришь так потому, что ничего не понял, — сказал Эндриан.
— Я говорю так потому, что понял все, — ответил Том. — Ладно, пора заняться гренками. Я пригласил к нам Хэрни и Сэмпсона.
— Кого?
— Мы задолжали им чаепитие.
— Ты же знаешь, как я ненавижу интеллектуалов.
— Ты хочешь сказать, что ненавидишь всех, кто умнее тебя.
— Ну да. Наверное, потому, Том, я так тебя и люблю.
Том бросил на него страдальческий взгляд умученного запором человека.
— Я поставлю воду, — сказал он.
Картрайт поднял голову от «Энциклопедии Чеймберза» и продекламировал: «Отто фон Бисмарк родился в… 1815-м, в год Ватерлоо и Венского конгресса. Основатель современной Германии…»
Перед глазами его простирались сотни книг, только одну из которых — «Убить пересмешника» — Картрайт когда-то прочел вместе с прочими учениками пятого класса приготовительной школы. Такое множество книг, а ведь это всего лишь библиотека пансиона. В школьной их на тысячи и тысячи больше, а уж в университетских… Время поджимает, а память его так слаба. Как там говорил Хили? Память есть мать всех муз.
Картрайт вытянул с полки том «Мальтус — Нантакет» и отыскал муз. Их было девять, все — дочери Зевса и Мнемозины. Если Хили прав, «Мнемозина» должна означать «память».
Ну конечно! Слово «мнемоническое» — что-то, напоминающее о чем-то. «Мнемоническое», должно быть, происходит от Мнемозины. Или наоборот. Картрайт сделал пометку в тетради для черновиков.
Согласно энциклопедии, большая часть известного нам о музах извлечена из сочинений Гесиода, в особенности из его «Теогонии». Видимо, на этого поэта Хили и ссылался, на Гесиода. Но откуда Хили-то знает все это? Никто никогда не видел его с книгой в руках — а если и видел, так не чаще, чем прочих. Картрайту его ни за что не догнать. Все это просто чертовски нечестно.
Он выписал имена муз и со вздохом вернулся к Бисмарку. Когда-нибудь он доберется до самого конца, до «zythum». Не то чтобы он в этом нуждался. Картрайт уже заглянул вперед и знал, что так называется род египетского пива, которое очень рекомендовал всем попробовать Диодор Сицилийский — кем бы тот ни был.
Когда Эндриан объявил, что намерен разделить кабинет с Томом, это вызвало у всех изрядное удивление.
— С Томпсоном? — возопил Хейдон-Бейли. — Да он же дуб дубом, разве нет?
— Мне он нравится, — ответил Эндриан, — он необычен.
