«Я обнаружил все то хорошее, что и ожидал, — писал он Мадам в письме, которому предпослал заголовок «В пути», — за исключением тех пороков, которые путешественники называли ложью и чепухой. Женщины не настолько привлекательны, как нам говориди. Дети смышленые и симпатичные, хотя есть тенденция к тому, чтобы их портить. Нация в целом — не только наиболее процветающая, но и самая невозмутимая, терпимая и полная надежд из всех, которые я когда-либо знал. Свои проблемы они решают по-своему, и, боюсь, в этом они имеют слишком мало сочувствия со стороны Англии».
Еще более выразительно он подчеркнул это в письме своему другу сэру Джону Робинсону:
«Боже мой! Когда я вижу этих людей, носящих английские имена и говорящих на английском языке, и думаю, насколько же далеко мы дали им отойти от нас, у меня возникает чувство, что следовало бы повесить по государственному деятелю на каждом фонарном столбе вдоль улицы Пэлл-Мэлл. Нам надо быть с ними партнерами, иначе они загонят нас в тень. Центр тяжести нашей расы находится здесь, и это нам придется исправлять».
«Отойти от нас» было на тот момент верным выражением. Молодая республика и старая империя, переживая одну из повторяющихся стадий недобрых чувств, ворчали друг на друга. Как всегда, это усугублялось результатами международных спортивных состязаний. Год назад яхта лорда Данравена «Валькирия И», участвуя в гонках на Кубок Америки, была обойдена американской яхтой «Виджилант». В этом году в английских водах «Виджилант» несколько раз потерпела поражения. Это вызвало более чем острые комментарии с обеих сторон. Конан Дойл ощущал холодную и злую враждебность. На банкете в Детройте, когда после выпитого вина гостеприимство отступило на второй план и один из выступавших подверг нападкам Британскую империю, он в ответном слове не удержался.
«Вы, американцы, живете у себя за своим забором и ничего не знаете о реальностях внешнего мира. Но теперь вы заполнены до краев, и вы будете вынуждены больше общаться с другими странами. Когда вы станете это делать, вы увидите, что есть только одна страна, которая вообще может понять ваши обычаи и чаяния, а так вы будете вызывать минимум симпатий. Это — ваша родина, которую сейчас вам так нравится оскорблять.
Это империя, и вы тоже скоро будете империей; и только тогда вы осознаете, что во всем мире у вас есть только один настоящий друг».
Может быть, эти слова звучат совсем неестественно, как и должно было быть в 1894 году в зале с запятнанными стеклянными окнами и витыми электрическими люстрами? Как бы там ни было, в той же самой прозаической Англии уже произошло событие, которое представляло для нашего путешественника определенную важность. Выступая в пьесе «Ватерлоо» в знаменитом «Принсез тиэтр» в Бристоле, Ирвинг имел громадный успех.
