И припомнилось старухе, как сынок ее Петр после Покрова Божией Матери запряг жеребца в кошевочку, оббитую сохатинными шкурами, усадил свою Ксюшу богоданную и махнул в соседнее село Домна. А вот-вот обвенчались — новожени, еще… И набрали молодые в еврейской лавке всякого товару — семья-то немалая, девять парней и восемь девок, а с молодухами да внуками за стол сядут, так и не сосчитать. И Петр, сынок, хоть и прижимистый был, как тятя Калистрат, а решил-таки ублажить свою Ксюшу: поторговался с евреем-лавочником да и взял ей крепдешиновое платье. Но вот бединушка, не примерила Ксюша в лавке, не вызнала, что платье с таким вырезом, — напялишь, и все титьки наголе. Это уж дома, в Укыре одела похвастать… Свекруха Маланья увидала, с испуга лоб перекрестила, свекр Калистрат глянул, давай ругаться: «Вязи, деука, взадь. Обмяняй алибо сдай… Чо же ты будяшь, яко жидовка, голым пупом свяркать?!» Отвезли в лавку… А потом, как начали раскулачники справных мужиков зорить и на выселки посылать, богатые евреи, видно, учуяли, что палёным завоняло, что коммунисты и до них могут добраться, заворошились, будто мураши перед дождем, стали все распродовать и куда-то кочевать. В комиссары, поди… О ту пору снова поехал Петр в Домну и купил железную кровать по дешевке. Калистрат укорил сына, жалеючи бедных евреев: «Они хошь и нехрясти, да горе у людей, а ты и воспользовался горем, по дяшевке кровать сторговал. Грех это, Петро…»
— Чего же ваши комиссары-раскулачники богатых жидов не тронули? Которые торговали тут, золото скупали…— бабушка Маланья колюче уставилась на Гошу. — Почему? Да потому что сами ваши комиссары — жид на жиде сидел и жидом погонял. А ворон ворону сроду глаз не выклюнет.
Гоша растерялся … об этом он раньше боялся думать, а потом и вовсе запамятовал… но тут же, сухо откашлившись, удивленно покачал головой:
— Да-а, бабка Маланья, рисковая ты старуха. Навроде, деда Анфиногена, — тот про жида и анчихриста красного орал и доорался. Первого «к стенке» и поставил Самуил Моисеевич… По ранешним-то временам тебя бы за одно слово «жид» упекли. Не посмотрели бы на твою старость. И статья такая была… Ты шибко-то язык не распускай. Много знай, да мало бай… А с другого бока взять, кому ты молишься, Меланья Архиповна? — коль старуха не стала больше при нечестивом Имя Божие поминать, то Гоша сам и ответил. — Жиду-у… Ведь Христос-то ваш из евре-ев, — и ехидно, дробненько захихикал, эдак снизу заглядывая в растерянное лицо старухи своими мелкими глазками, истаявшими в набухших смехом щеках. Ну, вылитый бес, и рожки, вроде, намаячились из смолёвой кудри…
