И машин от этой границы к нам направляется целая орда.
— Маленький автомобильчик, — орёт Белк, — слышишь, юноша, там впереди проезжал мальнький автомобильчик.
— Ты не знаешь, как меня зовут? — обижаюсь на «юношу» я — забыл что ли?
— Нет, — признаётся белка. — Не забыл. Просто не знаю. Вслушиваюсь, как тебя называют другие, но постоянно о том забываю. Но если хочешь, мы познакомимся заново и я постараюсь какое-то время не забывать.
Я фыркаю.
— Ты же сам хотел собаку завести, — оправдывается белка — Собака ведь не знает как тебя зовут. Она может только догадываться.
Догадываться, да. Уж я-то знаю, как это бывает.
Лайне уже в который раз предлагает мне отправиться в дальний супермаркет вместе с ней, а я всё не соглашаюсь. Ведь может обидеться Телониус Белк!
Теперь она часто заходит некстати — всё врут, когда говорят что за границей нельзя появиться на пороге чужой квартиры без предваряющего визит телефонного звонка. Белк недоволен — приходится прятаться. Вроде как он уже и не против, но всякий раз, когда видит Лайне, качает головой и сокрушается что это невовремя.
Гораздо больше меня беспокоит обещание Белка однажды уйти в зеркало навсегда. Как бы не так! Мы ещё не закончили с нашими прямыми пальцами. Но Белк успокаивает меня тем, что он вовсе не какая-то там комнатная зверюшка, чтобы уйти навсегда и сгинуть на воле под чьим-нибудь трактором. То есть, когда ему будет нужно, он конечно уйдёт. Не сейчас, разумеется уходить он не хочет, — успокаивает меня Белк сидя на крутящемся стульчике.
Зверюшка! Он ведь и вправду зверюшка… я знаю об этом.
Если совсем на честняк, то я предпочёл бы чтобы Белк не уходил никогда. Я готов провести всю жизнь без подружки, родителей и опекающих лиц. Но на практике это означает что меня положат в какой-нибудь дорогущий элитный дурдом на всю жизнь. Я же взрослый уже, давно всё понимаю. И психиатра от непсихиатра уж как нибудь отличу. Неспроста Мопся ко мне так присматривается.
Я научился глядеть на себя со стороны. Уже отдаю себе отчёт в том, что похож на идиота гораздо больше, чем кто—либо другой из нашего Тууликаалио.
Взять хотя бы зарывание саксофона с зонтиком на ветру и последующее откапывание его обратно.
Если зарыть саксофон мне удалось, не привлекая к себе внимания, то на откапывание уже собралось несколько любопытных — хоть билеты продавай. Но Лайне была довольна.
Плохо то, что после этого представления перед моими окнами опять замаячил Козёл. Тоскливый, замученный. Засыпая по привычке с ночником, сделанным из метронома, я вижу, как он смотрит на меня из темноты, не отпуская ни единого комментария. Просто смотрит и всё.
