Вошел Чумак.
- Товарищ прапорщик, разрешите я тоже посмотрю, чтой-то не спится?
- Смотри, смотри, - отмахнулся тот, не отрываясь от экрана. Потом глянул на часы - 3:35.
И тут ему показалось, что на улице стреляют. Правда, на экране тоже палили, взрывались машины. Но этот звук был посторонним. И более живым. Вот опять. Он оглянулся на сержанта. Тот крутил головой, стараясь лучше расслышать.
Вдруг в коридоре раздался грохот солдатских сапог по дереву. В комнуту вломился дневальный с улицы.
- Товаиш папошик, на теиторрии стрельба, ошшередями, ах-ххы-ыы, - он запыхался и пытался говорить и отдышаться одновременно.
Сержант и Кардан вскочили на ноги и, разбрасывая стулья, помчались к выходу.
На улице точно было слышно стрельбу, доносящуюся со стороны "Грозы". Кардан определил - где-то возле ГСМ. И стреляли очередями. Длинными. Он метнулся назад, в помещение.
- Сержант Чумак, за мной, получишь оружие.
И на ходу достал ключи от оружейки. В казарме уже повскакивало несколько солдат.
- Все остаются в казарме. Никто не выходит! - Скомандовал прапорщик, и увидев среди проснувшихся старшего сержанта Брюховца, - Брюховец, остаешься за старшего, как мы выйдем, закроешь дверь. Вот ключи от оружейки. А сейчас звони в штаб - доложи, что у нас возле ГСМ стрельба, - и выбежал с Чумаком на улицу.
Раздалось еще несколько очередей и затихло. Потом длинная непрерывная очередь. И тишина.
- Он что, ..... оба магазина израсходовал?!
Чумак лишь промычал что-то в ответ.
Через пару минут они подбегали к ГСМ, нигде по пути не увидев Романюка. Только тут они его нашли - он стоял, вжавшись в забор и выставив перед собой автомат. На лицо падала тень, и его не было видно.
- Что за стрельба? Поче... - подойдя ближе, прапорщик похолодел, желудок судорожно сжался - солдат продолжал нажимать на курок.
- Ты, че, очумел совсем?!! А, черт... - Кардан обжегся, схватившись за ствол автомата. Он перехватил дальше за деревянную часть и с трудом вырвал автомат из рук Романюка. И только теперь он рассмотрел лицо солдата. И Кардану стало еще хуже. Глаза солдата были широко раскрыты и направлены куда-то сквозь или мимо прапорщика, и в них пряталась пустота, глубокая-глубокая. Лицо оскалилось в гримасе ужаса и, одновременно, отвращения.
Романюк, оставшись без оружия, обхватил голову руками и даже не сел, а повалился на землю. И начал что-то мычать или рычать. Прапорщик пытался его поднять, но тот не стоял на ногах, а падал, подтягивая коленки к груди. И его начало трясти.
